Я присутствовал в Табарии при одном из франкских праздников. Рыцари выехали из города, чтоб поиграть копьями. С ними вышли две дряхлые старухи, которых они поставили на конце площади, а на другом конце поместили кабана, которого связали и бросили на скалу. Рыцари заставили старух бежать наперегонки. С каждой из этих старух двигалось несколько всадников, которые их подгоняли. Старухи падали и подымались на каждом шагу, а рыцари хохотали. Наконец, одна из них обогнала другую и взяла этого кабана в награду.
Подобные фривольности не могли понравиться столь образованному и утончённому эмиру, каким был Усама. Но его снисходительное недовольство сменяется гримасой отвращения, когда он является свидетелем франкского правосудия.
Однажды в Набулусе, — рассказывает он, — я был свидетелем того, как привели двух франков для единоборства. Причина была та, что мусульманские разбойники захватили деревню около Набулуса. Франки заподозрили одного из крестьян и сказали: «Это он привел разбойников в деревню». Крестьянин убежал; король послал схватить его детей. Тогда он вернулся и сказал королю: «Будь ко мне справедлив и позволь мне сразиться с тем, кто сказал про меня, что я привел разбойников в деревню». И король приказал владельцу разграбленной деревни: «Приведи кого-нибудь, кто сразится с ним».
Тот отправился в свою деревню, где был один кузнец, и он взял его и сказал: «Ты будешь сражаться на поединке». Ограбленный хозяин старался уберечь своих крестьян, чтобы ни одного из них не убили, и хозяйство его не пропало бы.
Я видел того кузнеца: это был сильный юноша, но когда он шел, то часто останавливался, садился и просил чего-нибудь выпить. Другой же, который требовал поединка, был старик с твердой душой. Он произносил воинственные стихи и не думал о поединке. Виконт, правитель города, пришел на место битвы и дал каждому из сражавшихся палку и щит, а народ встал вокруг них, и они бросились друг на друга. Старик теснил кузнеца, а тот отступал, пока не оказывался прижатым к толпе. Потом старик возвращался в середину круга, и они бились до того яростно, что стали похожи на окровавленные столбы. Дело затянулось, и виконт торопил их и кричал: «Скорее!» Кузнецу помогло то, что он привык работать молотом. Старик устал, и кузнец ударил его. Старик упал спиной на свою палку, а кузнец стал над ним на колени, чтобы вырвать ему пальцами глаза, но не мог этого сделать, потому что у него из глаз текло много крови. Тогда он поднялся и так ударил его палкой по голове, что убил. На шею старика сейчас же набросили веревку, потащили его и повесили. Вот пример законов и суда франков, да проклянет их Аллах!
Такое возмущение эмира вполне естественно, поскольку для арабов XII века правосудие было делом серьёзным. Судьи и кади были очень уважаемыми лицами. Перед тем, как вынести свой приговор, они были обязаны следовать точной процедуре, зафиксированной Кораном: обвинение, судебные прения, свидетельские показания. «Божий суд», к которому часто прибегали иноземцы, казался ему мрачным фарсом. Схватка, описанная хронистом, как раз и была одной из форм такого «суда». Испытание огнём было ещё одним его видом, а ещё существовало испытание водой, которое Усама описывает с ужасом:
Они поставили громадную бочку, наполнили ее водой и укрепили над ней деревянную перекладину. Затем подозреваемого схватили, привязали за плечи к этой перекладине и бросили в бочку. Если бы этот человек был невиновен, он погрузился бы в воду, и его подняли бы с помощью этой веревки, и он не умер бы в воде. Если же он согрешил в чем-нибудь, то он не мог бы погрузиться в воду.
Когда этого юношу бросили в воду, он старался нырнуть, но не мог, и они его осудили, да проклянет их Аллах, и выжгли ему глаза.
Мнение сирийского эмира нисколько не изменилось, когда он получил представление о франкской науке. В XII веке франки очень отставали от арабов во всех областях науки и техники. Но в медицине расстояние между развитым Востоком и примитивным Западом было ещё больше. Усама наблюдает эту разницу:
Властитель аль-Мунайтыры, — рассказывает он, — написал письмо моему дяде, прося прислать врача, чтобы вылечить нескольких больных его товарищей. Дядя прислал к нему врача-христианина, которого звали Сабит. Не прошло и двадцати дней, как он вернулся обратно.
«Как ты скоро вылечил больных», — сказали мы ему. «Они привели ко мне рыцаря, — рассказывал нам врач, — на ноге у которого образовался нарыв, и женщину, больную сухоткой. Я положил рыцарю маленькую припарку, и его нарыв вскрылся и стал заживать, а женщину я велел разогреть и увлажнить ее состав. К этим больным пришел франкский врач и сказал: «Этот мусульманин ничего не понимает в лечении. Что тебе приятнее, — спросил он рыцаря, — жить с одной ногой или умереть с обеими?» — «Я хочу жить с одной ногой», — отвечал рыцарь.
«Приведите мне сильного рыцаря, — сказал врач, и принесите острый топор». Рыцарь явился с топором, и я присутствовал при этом. Врач положил ногу больного на бревно и сказал рыцарю: «Ударь по его ноге топором и отруби ее одним ударом». Рыцарь нанес удар на моих глазах, но не отрубил ноги; тогда ударил ее второй раз, мозг из костей ноги вытек, и больной тотчас же умер. Тогда врач взглянул на женщину и сказал: «В голове этой женщины дьявол, который влюбился в нее. Обрейте ей голову». Женщину обрили, и она снова стала есть обычную пищу франков — чеснок и горчицу. Ее сухотка усилилась, и врач говорил: «Дьявол вошел ей в голову». Он схватил бритву, надрезал ей кожу на голове крестом и сорвал ее с середины головы настолько, что стали видны черепные кости. Затем он натер ей голову солью, и она тут же умерла. Я спросил их: «Нужен ли я вам еще?» И они сказали: «Нет», и тогда я ушел, узнав об их врачевании кое-что такое, чего не знал раньше».[29]
Ошеломлённый невежеством иноземцев, Усама ещё больше поражён их нравами:
Эмир в замешательстве:
Чем больше узнаёт Усама о западных пришельцах, тем хуже становится его мнение о них. Его восхищают только их боевые достоинства. И неудивительно, что когда один из «друзей», которыми он обзавёлся среди них, рыцарь из армии короля Фулька, предложил Усаме взять его юного сына с собой в Европу, чтобы приобщить его к рыцарским правилам, эмир вежливо отклонил это предложение, подумав про себя, что он предпочёл бы, чтоб его сын
Если падение Иерусалима в июле 1099 года ознаменовало собой успех франкского вторжения, а взятие Тира в июле 1124 года явилось завершением периода оккупации, то отвоевание Эдессы увенчало в истории арабский отпор агрессорам и стало началом долгого пути к победе.
Никто не ожидал, что с оккупацией можно покончить столь блестящим образом. Хотя Эдесса была всего лишь аванпостом франкского присутствия, её графы сумели полностью войти в местную политическую игру. Последним западным правителем города с преимущественно армянским населением был Жослен II, малорослый бородач с выступающим носом, выпученными глазами и непропорциональным телом. Он никогда не отличался ни смелостью, ни мудростью. Но подданные не презирали его, прежде всего потому, что его мать была армянкой, и поскольку ситуация в его домене вовсе не казалась критичной. Он и его соседи попеременно совершали друг на друга привычные набеги, которые столь же обычно заканчивались