Словно подтверждая опасения иноземцев, Зенги после своей победы вернулся в Сирию и заявил, что готовится к широкомасштабному наступлению на города, удерживаемые франками. Поначалу эти планы были восприняты сирийскими городами с энтузиазмом. Но мало-помалу жители Дамаска стали размышлять об истинных намерениях атабега, который остановился у Баальбека, как это уже было в 1139 году, и стал сооружать большое число осадных машин. А не собирается ли он напасть на Дамаск под видом джихада?
Тогда ещё никто не знал, что в январе 1146 года, когда, казалось, были завершены все приготовления к весенней кампании, Зенги придётся вернуться на север: его осведомители сообщили, что Жослен Эдесский вместе с его армянскими друзьями, оставшимися в городе, замышляет заговор с целью уничтожения тюркского гарнизона. После победного вступления в город атабег взял ситуацию в свои руки, казнил сторонников графа и, чтобы усилить противников франков внутри города, поселил в Эдессе три сотни еврейских семей, чья непреходящая поддержка была ему обеспечена.
Это тревожное событие привело Зенги к мысли, что лучше отказаться, хотя бы на время, от расширения своего домена и постараться укрепить его. К примеру, на большой дороге из Алеппо в Мосул обосновался некий арабский эмир, контролировавший сильную крепость Джаабар, расположенную на Евфрате, и не желавший признавать власть атабега. Поскольку его непокорность могла стать безнаказанной угрозой для сообщения между двумя столицами, Зенги в июне 1146 года отправился осаждать Джаабар. Он надеялся овладеть им за несколько дней, но предприятие оказалось намного труднее, чем ожидалось. Прошло три долгих месяца, а сопротивление осаждённых не ослабевало.
Однажды сентябрьской ночью атабег лёг спать, предварительно употребив большое количество алкоголя. Неожиданно его разбудил шум внутри шатра. Открыв глаза, он увидел одного из своих евнухов, некоего Яранкаша, франка по происхождению, который пил вино из его собственного кубка, что вызвало ярость атабега, пообещавшего сурово наказать виновного на следующий день. Опасаясь гнева своего господина, Яранкаш дождался, когда тот заснул, изрешетил его ударами кинжала и бежал в Джаабар, где его усыпали подарками.
Зенги умер не сразу. Когда он лежал в полубессознательном состоянии, в шатёр вошёл один из его приближенных. Ибн аль-Асир передаёт его слова:
Увидев меня, атабег подумал, что я пришёл прикончить его, и знаком попросил у меня пощады. Я же в смятении упал на колени и спросил его: «Господин, кто сделал это с тобой?» Но он не смог мне ответить и испустил дух. Да сжалится над ним Аллах!
Трагическая смерть Зенги, случившаяся внезапно вскоре после его триумфа, произвела на современников сильное впечатление. Ибн аль-Каланиси комментирует это событие стихами:
Действительно, смерть Зенги стала концом всего. Его солдаты, ещё недавно столь дисциплинированные, превратились в орду необузданных грабителей. Его богатство, его оружие и даже его личные деяния исчезли в мгновение ока. Потом его армия стала распадаться. Эмиры один за другим собирали своих людей и старались овладеть какой-нибудь крепостью и переждать в безопасном месте ход событий.
Когда Муануддин Унар узнал о смерти своего противника, он немедленно покинул Дамаск во главе своих отрядов, овладел Баальбеком и за несколько недель восстановил сюзеренитет над всей центральной Сирией. Раймонд Антиохийский возобновил, казалось, уже забытую традицию и совершил рейд до самых стен Алеппо. Жослен затеял новые интриги, чтобы вернуть Эдессу.
Эпопея могучего государства, основанного Зенги, казалась завершённой. На самом деле, она только- только начиналась.
Часть четвёртая
Победа (1146–1187)
Глава восьмая
Святой князь Нуреддин
В то время, когда в стане Зенги царило смятение, лишь один человек оставался невозмутимым. Ему было двадцать девять лет; с короткой стрижкой, с лицом смуглым и выбритым кроме подбородка, он имел широкий лоб и добрый ясный взгляд. Он приблизился к ещё тёплому телу атабега. С душевным трепетом взял его руку, снял с неё перстень с печаткой, символ власти, и надел себе на палец. Его звали Нуреддин. Он был вторым сыном Зенги[32].
Если Зенги ужасал своей свирепостью и полным отсутствием щепетильности, Нуреддину с момента своего появления на политической сцене удалось предстать в образе человека набожного, воздержанного, справедливого, уважающего обещания и полностью преданного джихаду против врагов ислама.
О его интеллектуальных качествах свидетельствует тот факт, что он сумел усилить действие своих добродетелей, использовав грозное политическое оружие. Поняв уже в середине XII века незаменимую роль психологической обработки, он создал настоящий пропагандистский аппарат. Сотни образованных людей, главным образом религиозных деятелей, имели своей задачей привлечь к нему симпатии народа и тем самым заставить руководителей арабского мира встать под его знамёна. Ибн аль-Асир приводит сетования одного из эмиров Джазиры, который был «приглашён» сыном Зенги принять участие в кампании против франков.
Если бы я не отправился на помощь Нуреддину, — говорит он, — он бы отнял у меня мои владения, ибо он уже написал богомольцам и аскетам, чтобы те требовали поддержки у священников, побуждал их