– О, старики тоже могут взобраться, но для этого им придется сделать небольшой крюк. С той стороны есть хорошая тропа.
Опираясь друг на друга, мы карабкались вперед и наконец очутились среди нагромождения больших каменных блоков, между которыми и была по моему предположению цель нашего путешествия, длящегося уже больше получаса.
Блоки образовывали что-то вроде коридора, в глубине которого темнела стена. Ингджа остановилась.
– Это там, – сказала она, указывая в темноту. – Ты пройдешь прямо и у основания стены увидишь отверстие, в которое поставишь зажженную свечу. Затем возвратишься ко мне. Я буду ждать тебя здесь.
– Отсюда мы сможем увидеть эту свечу?
– Да. Но сейчас она будет без всякой пользы гореть, ведь до полуночи еще далеко.
– Тем не менее я попытаюсь. Вот поводок, держи собаку, положи ей руку на голову.
Я взял свечи и зашагал вперед. Волновался изрядно, и это неудивительно – ведь сейчас решится главное: проникну или не проникну я в тайну, окружавшую этого «духа». Собственно говоря, саму суть я уже, вероятно, знал.
Подойдя к стене, я заметил пещеру, вход в которую был настолько узким, что в него мог протиснуться только один человек. Прислушавшись и ничего не услышав, я зажег одну из свечей и поставил ее на пол пещеры. Это не вызвало затруднений: свеча у основания была достаточно широка.
Я вернулся к Ингдже, говоря себе, что для человека, верующего в эту чертовщину, требуется изрядное мужество, чтобы в полуночный час взобраться на гору и общаться с духом.
– Свеча зажжена. Теперь подождем, пока она не погаснет, – сказала Ингджа.
– Нет ни малейшего ветерка, и если пламя погаснет, то это верный знак того, что там Рух-и-кульян.
– Смотри! – схватила меня девушка за руку. – Она погасла.
– Тогда я иду.
– Я буду ждать тебя здесь.
Я снова подошел к пещере и, нагнувшись, попытался найти свечу – ее не было. Я был убежден, что дух находится сейчас совсем неподалеку, в боковой нише, чтобы слышать каждое слово. Другой просто высказал бы свою просьбу и удалился; я же намеревался совершить иное.
Я вошел на два шага вглубь пещеры.
– Рух-и-кульян! – крикнул я вполголоса.
Никакого ответа.
– Мара Дуриме!
Снова никакого ответа.
– Мара Дуриме, иди сюда и не бойся; я никому не выдам твоей тайны. Я – хаким из Франкистана, который исцелил твою правнучку, а сейчас должен срочно переговорить с тобой.
Я не обманулся в своих ожиданиях – сбоку послышался шорох, словно кто-то ошарашенно поднялся с земли; но только через несколько секунд я услышал ответ:
– Ты действительно хаким, эмир из Франкистана?
– Да. Доверься мне! Я догадался уже, что ты и есть этот Рух. Я не выдам твоей тайны.
– Голос-то твой, но я не вижу тебя.
– А ты испытай меня: спроси о чем-нибудь, что знаю только я.
– Ладно! Скажи, что было у того турецкого хакима в амулете, которым он пробовал лечить девочку?
– Мертвая мушка.
– Эмир, это в самом деле ты! Кто показал тебе пещеру?
– Ингджа, дочь Неджир-бея, она ждет меня снаружи.
– Пройди вперед еще четыре шага.
Я шагнул вперед, и меня, схватив за руки, буквально втянули в какое-то отверстие в стене; Мара провела меня еще немножечко вперед.
– Теперь подожди, я зажгу свет.
Через мгновение зажглась свеча, и я увидел перед собой Мару Дуриме, укутанную в широкий плащ, из- под которого мне усмехалось ее костлявое лицо, крайне походившее на череп. Белоснежные косы у нее свисали, как и раньше, чуть ли не до пола.
– Да, это ты, эмир! Я благодарна тебе, что ты пришел. Но ты не должен никому говорить, кто на самом деле является пещерным духом.
– Я буду молчать.
– Что привело тебя ко мне? У тебя есть какое-нибудь желание?
– Да. Я прошу тебя за халдеев, над которыми нависло большое несчастье. Лишь ты, наверное, сможешь его предотвратить. У тебя есть время выслушать меня?
