необходимо бороться!
— Ты действительно считаешь, что нет ничего важнее принципов? Это в “ТБК” тебя научили, что от битвы уклоняться нельзя, что не существует обстоятельств, при которых человек важнее принципов?
Она молчала.
— Я договорился в университете, Морея. Вместо того чтобы быть уволенным, твой отец уходит на пенсию со всеми причитающимися льготами и всего на два года раньше положенного срока. Никаких обвинений ему предъявлено не будет. Он сохранит не только репутацию, но и такие полезные вещи, как страховка...
— Но он потеряет самоуважение, — горько заметила Морея.
— Он так не считает. Чарлз — не борец, просто он не представлял, что, кроме борьбы или позорного увольнения, существует и третий путь. И я полагаю, такой путь оказался для него самым приемлемым.
— Но он же невиновен, Ридж!
— Это будет нелегко доказать. А до тех пор, пока нам не удастся установить его полную невиновность, на его репутации будет лежать тень.
— Вот об этом я и говорю. На нем лежит тень. И только если он будет бороться...
— Не будет, Морея. Университет не станет поднимать это дело. И та аспирантка тоже. С его уходом на пенсию все прекращается. Но если мы вступим в борьбу, его имя начнут склонять на первых полосах всех газет Колорадо. И именно это разрушит его репутацию. Даже если мы победим, пятно останется навсегда. Сомнения не исчезнут.
Морея покачала головой, но скорее печально, чем несогласно.
— А что мы выиграем в результате нашей борьбы? — продолжал Ридж. — Еще два года работы в университете, вот и все. И это будут трудные и неприятные годы.
— Но где гарантия, что аспирантка не станет поднимать шум? Ведь если она это сделает, уход отца на пенсию только подтвердит его виновность.
— По совету своего адвоката, с которым я разговаривал несколько часов, она подписала обязательство никогда этого не делать. Ей тоже невыгодно начинать карьеру в такой обстановке.
— Ее карьера меня беспокоит меньше всего.
— Разумеется, — сухо подтвердил Ридж. — Меня она тоже мало волнует, по крайней мере гораздо меньше, чем здоровье твоего отца. Он немолод, Морея, а судебное разбирательство может продолжаться несколько месяцев, если не лет. И совсем необязательно, что он его выиграет. А так его оставят в покое, он будет писать книги и возиться в саду.
— И играть в теннис, — горько добавила Морея, — со своим новоявленным приятелем.
Она думала, что Ридж обидится, возразит ей, но он только сказал:
— Между прочим, именно ты, Морея, окончательно убедила его в том, что бороться не стоит.
— Я? Я вообще с ним об этом не разговаривала!
— Ты раскопала безукоризненную характеристику аспирантки.
— Спасибо, Ридж. Но мне интересно, что подумает Джордж Брэдли о твоем уклонении от борьбы? Мне кажется, он о тебе как об адвокате совершенно иного мнения.
— Мне все равно, что он подумает. Я не собираюсь работать в “ТБК”.
— Нет? Но ты сказал...
— Это ты сказала.
— Но это же просто идиотизм — отказываться от такой работы!
— Значит, я идиот.
— Наконец-то мы пришли к общему мнению, — фыркнула Морея.
Отец позвонил Морее на следующее утро снизу от консьержки.
— Я хочу пригласить тебя позавтракать, если ты свободна, — сказал он.
— Ну конечно, папа. А может, лучше поднимешься ко мне?
— Нет. Ты не сможешь разговаривать, если займешься готовкой. Пойдем в тот маленький ресторанчик за углом.
Морея распустила волосы по плечам, надела красный хлопчатобумажный жакет, черную юбку и белую блузку.
Выйдя из лифта, она тут же увидела отца, расхаживавшего по просторному холлу. Он широко улыбнулся ей, но глаза его оставались печальными.
— Очень нарядный, — сказал он о ее костюме. Но Морее показалось, что отец даже не заметил, во что она одета.
Как только они уселись за столиком и официантка подала кофе, Чарлз сказал:
— Твоя мать призналась, что все рассказала тебе о моих неприятностях.
Вроде бы он не был слишком огорчен этим обстоятельством, но Морея все же решила проявить осторожность:
— Ей надо было кому-то довериться.
Он кивнул:
— Конечно. Я не сразу понял, как тяжело она все это переживает.
— Да, жаль, что ты скрыл это от меня, папа, — ответила Морея, помешивая кофе.
— Безусловно, я потом рассказал бы тебе. И дело вовсе не в том, что я тебе не доверяю. Просто мне не совет был нужен, а время, чтобы все обдумать.
— А ты полагал, будто я тут же начну навязывать тебе свое мнение. — Это был не вопрос, а утверждение, причем относилось оно к ней самой. Она действительно поступила бы именно так.
Чарлз снова кивнул:
— Думаешь, я недооценил тебя? Спасибо, что ты дала мне возможность поступить так, как я хочу, что не стала заставлять меня обратиться в суд. А также за то, что поняла, почему я не мог говорить с тобой об этом до сегодняшнего дня.
— Со мной ты не мог говорить, а с Риджем мог, — ей не удалось скрыть горечь в голосе.
Чарлз пожал плечами.
— Он не столь близок мне, как ты. — И торопливо добавил: — Не то чтобы он мне не нравился, Морея, он мне очень нравится. Я буду просто счастлив, когда он станет членом нашей семьи.
— Подожди закупать провизию и нанимать свадебный оркестр, папа.
Официант поставил перед ней тарелку, и Морея с трудом вспомнила, что заказывала яичницу.
— Ридж посоветовал мне переговорить с тобой, прежде чем отправлять заявление на пенсию, — продолжал Чарлз. — Даже не пойму, почему. Кажется, он хотел, чтобы ты поняла: мое решение — не скоропалительное, оно — плод долгих раздумий.
Внезапно Морея почувствовала, что не в силах больше выслушивать все это.
— Он мне уже приводил все свои доводы, и все же я не согласна. Но знаю, что это твое самостоятельное решение, папа.
Отец положил свою руку на ее.
— Спасибо, дорогая, ты ведешь себя как дочь, а не как юрист.
Морея не знала, комплимент ли это.
Когда в пятницу Синди вошла в ее кабинет, чтобы объявить о приходе Мэдисонов, лицо ее выражало неописуемое удивление.
— Они не только вошли вместе, — сказала она, — они держатся за руки!
— Ох, я совсем забыла предупредить тебя.
— Ты хочешь сказать, что знала? — Синди покачала головой. — Что здесь происходит? Так что, проводить их к тебе или отправить в гостиницу?
Морея звонко рассмеялась. Впервые за эту неделю она позволила себе расслабиться. На глазах выступили слезы. Слезы радости, гнева и усталости.
Синди с недоумением смотрела на нее, потом сказала:
— Но это вовсе не смешно.
— Нет, конечно, — согласилась Морея, успокоившись. — Не волнуйся, у меня все в порядке. Правда.
