Я не мог сдержать улыбку. Затем, как бы про себя, произнес:
— Только у людей бывает низкая самооценка. Возьмите, к примеру, червя — у него нет никаких комплексов относительно своей значимости.
— Ужасно постоянно чувствовать себя виноватым, — сказал он. — И почему? Что я сделал?
— Потому что ничего не сделали, разве не так?
— Да, конечно.
— А знаете, что важнее самой деятельности?
— Нет, — ответил Реб.
— Быть самим собой.
— А если ты — сама никчемность?
— Будьте никчемностью, только абсолютной.
— Звучит дико.
— Так оно и есть. Потому так и звучит.
— Продолжайте, — сказал он. — Мне становится легче на душе.
— Мудрость отдает смертью, вы знакомы с таким суждением? Не лучше ли быть немного meshuggah? Кому вы нужны? Только себе. Почему, когда вам тошно сидеть в магазине, вы не встаете и не идете гулять? Или в кино? Закрывайте магазин, вешайте замок. Один лишний покупатель не озолотит вас. Получайте от жизни удовольствие! Поезжайте на рыбалку — даже если вы ни разу не держали в руках удочку, или садитесь в машину и катите за город. Куда угодно. Послушайте птичье пение, привезите домой цветы или свежих устриц.
Эссен так и подался вперед, весь обратившись в слух, широкая улыбка играла на его лице.
— Говорите еще, — попросил он, — это так чудесно звучит.
— Главное, помните… магазин от вас не убежит. Бизнесу это не помешает. Никто не требует, чтобы вы похоронили себя в магазине. Вы свободный человек. Если, став чуть легкомысленнее и небрежнее, вы будете счастливее, кто посмеет бросить в вас камень? Могу предложить и другое. Не развлекайтесь один, пригласите с собой кого-нибудь из ваших жильцов-негров. Доставьте ему удовольствие. Подарите что- нибудь из одежды, залежавшейся в магазине. Одолжите деньги, если он на мели. Купите его жене маленький пустячок в подарок. Вы понимаете, что я имею в виду?
Эссен рассмеялся:
—
— Только не вздумайте пускать пыль в глаза, — предупредил я. — Действуйте деликатно и осторожно. Прислушивайтесь к своим инстинктам. Возможно, у вас появится желание за кем-нибудь приволокнуться. Можете переспать с негритянкой. И удовольствие получите, и расходов меньше. Главное — расслабьтесь. И всегда любите себя. Если ощущаете себя червем — ползайте, если птицей — парите. Не думайте о том, что скажут соседи. Не страдайте по детям, они сумеют позаботиться о себе. А что касается жены, то она, увидев вас счастливым, возможно, изменит свое отношение к вам. Она, по сути, неплохая женщина. Только слишком добросовестная. Неплохо бы ей иногда от души рассмеяться. Попробуйте как- нибудь прочитать ей подходящий лимерик [120]. Кстати, знаю один — как раз для вас…
— Замечательно! — восхитился Эссен. — А вы еще знаете?
— Много, — сказал я, — но мне пора вернуться к работе. Вижу, вы повеселели. Давайте завтра же поедем к неграм. А на следующей неделе можно отправиться в Блю-Пойнт. Я буду за рулем. Как вы на это смотрите?
— Вы не шутите? Это будет просто великолепно! Кстати, как продвигается ваша книга? Вы ее кончаете? Мне не терпится ее прочитать. И миссис Эссен тоже.
— Реб, вам она совсем не поправится. Говорю со всей откровенностью.
— Как вы можете такое говорить? — Голос его почти поднялся до крика.
— Потому что она никуда не годится.
Эссен посмотрел на меня как на сумасшедшего. У него, казалось, пропал дар речи. Потом он выпалил:
— Миллер, вы ненормальный! Вы не способны написать плохую книгу. Это невозможно. Я слишком хорошо вас знаю.
— Вы знаете только часть меня, — сказал я. — Ведь вы никогда не видели другую сторону луны. Это и есть я.
— Но ведь вы не первый год пишете.
— Это ученичество. Разыгрывание гамм.
— Не надо шутить, — сказал Эссен. — Уж слишком вы скромный.
— Чего нет, того нет, — возразил я. — Вот тут ошибка. Закопченный эгоист — вот кто я есть. Но еще и реалист — по крайней мере во всем, что касается меня.
— Вы себя недооцениваете, — упорствовал Реб. — Хочу повторить вам ваши же слова: «Любите себя!»
— Ладно. Ваша взяла.
Эссен направился к двери. Внезапно у меня возникло желание облегчить душу.
— Подождите, — сказал я. — Мне тоже хочется поделиться с вами.
Эссен послушно вернулся к столу и выжидательно уставился на меня — точь-в-точь посыльный из моего бывшего агентства. Весь внимание. Почтительное внимание. Интересно, чего он от меня ждет?
— Когда вы вошли ко мне, я как раз находился в середине довольно пространного абзаца, — начал я. — Хотите послушать? — Наклонившись над машинкой, я вытащил страницу. На ней было одно из тех бредовых отступлений, в которых я сам с трудом разбирался. Мне хотелось знать реакцию человека со стороны — не Моны и не Папочки.
И я ее немедленно получил.
—
— Вы правда так думаете? Не обманываете?
— Конечно, нет. Зачем вас обманывать?
— Отлично. Тогда продолжу и закончу абзац.
— И вся книга в таком духе?
— Нет, черт подери! В этом и загвоздка. Куски, которые мне нравятся, других не устраивают. По крайней мере издателей.
— К черту издателей! — решительно заявил Реб. — Если они не возьмут книгу, я издам ее на собственные деньги.
— Не рекомендую, — сказал я. — Вспомните мой совет — не швырять деньги на ветер.
— Да на такое дело я и последнего цента не пожалею. Я верю в вас, Миллер.
— И не думайте об этом, — сказал я. — Мы найдем лучший способ потратить ваши деньги.
— Для меня и этот хорош. Кстати, мои жена и дети возражать не будут. Они очень высокого мнения о вас. Вы для них близкий человек, еще один член семьи.
— Приятно слышать, Реб. Надеюсь, сумею оправдать ваше доверие. Так, значит — до завтра? Давайте чем-нибудь порадуем наших чернокожих друзей!
После его ухода я стал расхаживать по комнате взад и вперед, спокойно и сосредоточенно, иногда останавливаясь и бросая взгляд на одну из гравюр или цветную репродукцию (Джотто, делла Франческа, Уччелло, Босх, Брейгель, Карпаччо), затем снова возобновлял хождение, постепенно наполняясь творческой энергией, останавливался, устремлял взор в пространство, позволяя мысли свободно витать, задерживаясь где хочется, и от всего этого становился все более безмятежным, все более наполнялся величественной красотой прошлого, с удовольствием ощущая себя частью этого прошлого (и будущего тоже) и поздравляя себя с тем, что могу вести такое затворническое (утроба?
