– А почему по телевизору говорят, что ты погиб? Что ты был этот… ну… короче, который против России… правозащитник, во!
– Это, Василий, злые языки меня хотят дискредитировать. Наговаривают, суки. Называют правозащитником.
– Ага. А про смерть твою тоже они придумали?
– Не придумали. Они на самом деле думают, что их наемники меня на границе убили, а я вот он – живой! Наливай еще!
Я переключаюсь на Восьмой канал и вижу там какой-то документальный фильм. Хотел было переключить, и тут мне слышится знакомый голос за кадром, читающий также до боли знакомый текст:
– Словно Прометей, он нес людям пламя гражданских свобод, либеральных ценностей и будущего. Этот человек противостоял Системе, когда все предпочли склонить перед ней головы…
Камера показала меня, прикованного к скале, с торсом атлета и лицом мученика. В тот момент, когда тьма на экране сгустилась и из правого верхнего угла экрана уже готов был вылететь орел, Васька разразился гомерическим хохотом:
– Антох, это же ты, гыгыгыгы. – Он качнулся на кресле назад так, что чуть не перевернулся. Дрыгнул ногой, чтобы восстановить равновесие, и снова заржал: – Прометей, епта. Не, ну чего только не придумают… Слушай, ну ты сегодня по всем каналам. Как Иосиф Кобзон!
– Э… эй, вы что, совсем с глузда съехали? – не сдержался я, встал и подошел вплотную к экрану.
– Антох, ты че, ты че? – испуганно залепетал Васька.
– Нет, ты слышал?
– Слышал про Прометея.
– Суки, блядь! Ничего своего придумать не могут, только воровать горазды. Скоты.
– Кто, Антох, кто своровал-то? У кого?
– Да оппозиция. Не важно, у кого, главное, что своровали. – Я встал, подошел к столу, налил стакан водки и залпом выпил. – Ну, Вадик, ну, скотина. Мою идею с фильмом про Ходора и против меняже.
Между тем на экране уже была Грузия. Камера показывала залитую солнцем долину, а закадровый голос замогильно вещал:
– Он приехал сюда, чтобы снимать фильм о свободной стране Грузии. Возможно, он шел этой тропинкой, но в этот момент чьи-то злые глаза уже следили за Антоном. – Закадровый текст превращал все уже не в фарс, а в клоунаду.
– А это, значит, потом смонтировали. Красавцы, – я закуриваю, – вот суки!
– Слушай, а ты не хочешь в суд на них подать?
– На кого, Вась?
– Ну, на этих уродов, которые все про тебя придумали?
– В суд? Да их сразу расстрелять надо за измену Родине, указом президента.
В этот момент у меня зазвонил телефон. Номер не определялся. Интересно, кто бы это мог быть? Мои «товарищи по борьбе» уже успели пробить у сотовых операторов, что я новый номер приобрел? Телефон звонил, а я тупо смотрел на него. Может быть, ошиблись номером?
– Ты чего телефон-то не берешь? – удивленно спросил Васька.
– Алло, – наконец я отвечаю.
– Вы уже знаете? – услышал я женский голос.
– Что?
– Убит Антон Дроздиков.
– Да? И когда же, блядь, это случилось? – раздраженно спросил я. – Неделю назад?
– Это случилось, – женский голос на секунду замолчал, – это случилось… завтра. Где-то в районе обеда.
– Завтра? – вопросительно прошипел я, но абонент уже отключился.
Я положил телефон на стол и сел в кресло. Мне стало очень страшно. Чудовищно страшно. Страшно так, как, наверное, бывает страшно коту, которого загнала в угол, образованный гладкими стенами гаражей, свора собак.
– Эй, ты чего, – затряс меня за плечо Васька, – кто это был?
– Да так, номером ошиблись… Пошли спать, а?
– А ты у меня останешься?
– Если ты не против, то да. Я до дому не дойду. Бухой уже, – соврал я.
– Говно вопрос, – пожал плечами Васька, – я тебе на полу расстелю тогда?
Я лежал на полу, подтянув одеяло под подбородок. Я понимаю, что не сегодня-завтра мои вчерашние коллеги меня застрелят или собьют машиной. Я лежу с открытыми глазами, и мне гораздо страшнее, чем тогда, во время поездки к Черкасову. Я понимаю, что с кем-с кем, а с Вербицким мне договориться точно не удастся. А может, их всех сдать к ебене матери? Приехать к Черкасову, в Администрацию? И вломить всю команду Вербицкого. Вадику с Вербицким лет по двадцать дадут за терроризм. А то и пожизненное. Хорошая идея. Как мне только попасть туда? Без пропусков, ксив и прочего? А что, если…
– Вась, спишь?
– Почти.
– Вась, а ты завтра к скольким на работу?
– К семи утра.
– Послушай, а ты на своей спецмашине мусор откуда вывозишь?
– Разные объекты, – уклончиво отвечает Васька.
– Хорошо, я понял. Знаешь такой объект – КУХНЯ № 9. СПЕЦБЛОК?
Васька молчит.
– Вась, чего молчишь, я свой пацан. Чужие – они такие названия даже не знают. Ну так что?
– Ну, знаю, кухню. И чего?
– Мне туда завтра нужно попасть незаметно.
– Я не могу, меня уволят.
– Да ладно, Вась, не уволят. Ты у них завтра вечером во сколько мусор забираешь?
– А завтра какой день?
– Четверг вроде бы.
– Значит, в десять вечера, – зевает Васька, – но я тебя все равно не повезу. Инструкция.
– Точно не повезешь?
– Железобетонно.
– Значит, ты, Вася, против терроризма бороться не хочешь? Родине помочь не имеешь возможности?
– Почему не имею? – Вася снова зевает. – Имею. Только один хрен не повезу я тебя. У меня инструкция. Спать давай, мне завтра вставать в пять утра.
– Ну, ладно. Давай спать. Нет проблем.
«Ну и черт с тобой, мусорщик. Теперь я хотя бы знаю, во сколько ты туда приедешь. Тоже мне, фанат инструкций», – подумал я и провалился в сон.
МУСОРНЫЙ ВЕТЕР
Публика, наводнившая в эти утренние часы Даниловский рынок, состояла в основном из экономок, закупающих продукты в хозяйские дома, домохозяек, не доверяющих закупку продуктов экономкам ввиду собственной патологической жадности, сотрудников различных проверяющих органов и молодых людей спортивного телосложения с помятыми лицами. Довольно быстро я нашел мясные ряды, выбрал из линии многочисленных кавказских торговцев молодую пару и подошел к ним:
– Здрасьте, уважаемые. Мне к Магомету нужно, знаете такого?
– А ви кто? – осведомился мужчина и сверкнул золотым зубом.
– Я от Исы. Мне замазка нужна. Для внешних работ.
Мужчина изменился в лице, что-то шепнул на ухо своей женщине, и последняя умчалась.
– Щас придет Мага, дарагой. Может, пока тэбэ ягненка раздэлать?
– Спасибо, не надо.
