знали этот фокус с детства. Самое сложное оказалось допустить то, что он работает в любой ситуации.
– Я хочу сказать… то есть, простите. Мне с детства нравилась ваша программа. Я просто не понял, к чему все это. Сами понимаете. Я же тут первый раз… Я думал, все сложнее, а тут… хотя, конечно, все очень сложно, просто… ой, что-то я запутался совсем…
– Просто любому исследователю нужно уметь наблюдать, Антоша. И возвращаться к опыту простых вещей для управления более сложными процессами. Мир животных – удивительная кладовая знаний.
– Да, но я хотел бы сказать. Есть одна сложность. Люди не игуаны, они не перепутают солнце с лампочкой…
– Антон, ты либо невнимательно следишь, либо действительно не ту профессию выбрал, – Дроздов стал раздражаться, – сначала нужно разобраться, что для человека важнее, название предмета или его суть.
– То есть электрический свет…
– Антон, наша передача подходит к концу. Свет изучают в «Очевидном – невероятном», я слабоват в физике. На мой взгляд, не важно, каким словом ты это назовешь. Допускаю, что во вселенной кому-то и наше солнце кажется настольной лампой. Равно как и наоборот…
– Постойте, у меня последний вопрос. – Я чувствовал, что хочу спросить что-то очень важное, но, от волнения, не мог сформулировать конкретно. Дроздов повернулся ко мне спиной и направился в глубь экрана, – я хочу спросить, послушайте, прошу вас! Где взять такую лупу и такого зайца, чтобы все разом…
Дроздов вернулся, подошел вплотную к экрану и постучал пальцем по стеклу:
– В мое время кинескоп называли линзой… Спокойной ночи.
Экран погас. Я еще довольно долго сидел, как громом пораженный. Простые истины, казалось, всегда были где-то в глубине меня, и сейчас они стали по капле просачиваться в мой мозг. Я чувствовал себя буровой вышкой, которая долгие годы долбит землю, и вот, наконец, тонкой струйкой стал бить нефтяной фонтан. Буровики работали пока еще неумело, на ощупь. Но все это было неважно. Главным оставалось чувство, что залежи, покоившиеся в глубине долгие годы, наконец-то открыты. Дело за малым. За техникой добычи.
Хорошая аналогия. Самое ужасное, подумал я, это не забыть все увиденное до завтра…
Я лег в кровать и укрылся одеялом. Повернувшись на бок, я вполголоса сказал:
– Где ж зайца-то взять?
И после этого окончательно уснул.
ДЕНЬ ДРОЗДА
– Скажите, дорогие мои коллеги «новостники», кто-нибудь знает, чем мы все здесь занимаемся?
Все присутствующие дружно утыкаются лицом в блокноты. В переговорной комнате повисает гнетущая тишина, слышно лишь, как скрипит по бумаге ручка Оксаны из отдела новостей. Какая сметливая девочка, думаю я, она умеет цитировать тишину, перенося ее на бумагу. Или, может быть, она просто идиотка?
– Я повторю вопрос: кто-нибудь знает, чем мы все здесь занимаемся?
Сегодня с утра я решил собрать редакторов новостей из всех департаментов, без их руководителей. Знаете, это очень действенная форма в кризисной ситуации. Во-первых, ты получаешь информацию с полей напрямую, минуя редактуру менеджеров, во-вторых, ты очень четко понимаешь принципы и стиль работы на конкретных участках поля. В-третьих – ты САМ, спускаешься с небес, дабы пообщаться с народом. А главное, фактом своего появления ты очень четко показываешь масштабы кризиса в организации, как бы предоставляя простым смертным шансы на быстрое изменение карьеры. (Маша, смотри, он даже нашего шефа на собрание не пригласил! Я тебе давно говорила, что у нас намечается смена начальника департамента. Интересно, кого назначат, а?) Я в третий раз вопрошаю:
– Кто-нибудь, мать вашу, знает, чем мы все здесь занимаемся?
Парень из интернет-департамента поднимает голову. Кажется, его зовут Глеб, хотя я не уверен, да и по хую, по большому счету. Так вот, он поднимает голову и медленно, этак растягивая слова, на эстонский манер, говорит:
– Мы собираем и передаем в эфир наиболее актуальные и значимые на данное время новости, сопровождая их комментариями наших аналитиков или журналистов. Если потребуется.
– Все? – спрашиваю я.
– По-моему, все, а по-вашему? – отвечает он.
– Так… Встал. ВСТАЛ, Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! И вышел отсюда. ВСТАЛ И ВЫШЕЛ! На хуй иди отсюда. – Я заорал так, что кто-то из сотрудников уронил на пол ручку.
Не могу сказать, что я взбесился. Наоборот – мне-то, как раз, совершенно до лампочки. А вот окружающие ждут именно такой реакции. Давно отмечено, что в обстановке, предельно приближенной к боевой, животные быстрее реагируют на команды, воспроизведенные криком. То же относится и к людям. Главное, в управлении стадом сохранять самообладание в любых ситуациях. Не важно, говоришь ты или кричишь, важно то, что в любом состоянии ты должен быть одинаково спокоен. Вы знаете, что хороший, профессиональный актер может расплакаться совершенно натурально в необходимой ситуации? Ты ему веришь и даже сопереживаешь в этот момент. А он лишь визуализирует необходимое действие. Так и я. Главное – побольше спецэффектов. Народу это нравится и не оставляет равнодушным. Лицо Паши наливается красным, он встает и быстренько убегает за дверь. Я еще какое-то время держу паузу, максимально накаляя обстановку.
– Кто еще в этой комнате думает, что мы «собираем и передаем в эфир наиболее значимые новости»? – Я смотрю на них взглядом готовой броситься кобры.
Я ищу глазами очередную жертву на заклание, и взгляд мой, в какой-то момент, встречается со взглядом Ольги Старковой, матери двоих детей, которая писала про культурные события, делала литературную и кинокритику, а затем, вследствие того, что культура вкупе с кино и книжками приносила мало денег, а детям требовалось их все больше, она переквалифицировалась в автора армейской колонки, которая приносила значительно больший доход. Тихая и, в общем-то, безобидная Ольга относилась к той категории людей, которые всегда оказывались не в том месте и не в то время. Это касалось и полученного ей образования, и выбранной профессии, и времени, в котором она жила. Вот и сейчас она совсем не вовремя подняла на меня глаза.
– Вот ты, например, Ольга, – я подхожу и встаю у нее за спиной, таким образом, что для того, чтобы мне ответить, ей приходилось бы выворачивать шею, что вкупе с ее забитым состоянием приносило еще и физиологические неудобства.
– Ты отвечаешь за армейскую тематику. Что такого за месяц у тебя произошло в армии, что могло бы быть интересно аудитории?
– Ну… я писала… много, – начинает лопотать она, – вот у меня все темы за последние три недели: побег двух солдат, нехватка зимнего обмундирования, массовое уклонение от призыва, избиения дедами новобранцев, опять побеги…
– Все?
– Ну да, разве мало? Вот у меня описан случай обморожения во время побега. Сегодня как раз.
– Обморожение, да? Очень интересно. Ольга, пойми. У нас в стране за зимний период умирают от обморожения бомжи, ветераны, солдаты и просто пьяницы. Это уже на хуй никому не интересно. Новость по твоей тематике должна быть не просто интересной. Она должна быть шокирующей. Деды у нее солдата избили, пиздец какой. Пару синяков поставили. Мне не нужны просто избитые солдаты, понимаешь? Ты знаешь, какие солдаты мне нужны?
– Какие, Антон Геннадьевич? – Ольга готовится записывать.
– Мне нужны солдаты, идеальные для восприятия аудиторией. Универсальные солдаты. Такие, блядь, солдаты, чтобы от одного взгляда на них аудитория падала бы в обморок и бежала митинговать против министра обороны. Не надо писать про синяки и ушибы. Напишите про отрезанную, вследствие избиения, ногу. Лучше две. А еще лучше, напишите про то, что от солдата осталась одна голова, которая продолжает бороться за жизнь, черпая силы из аппарата с питательным раствором, купленного на деньги какой-нибудь оппозиционной партии за рубежом. Потому что у наших врачей на это денег нет.
– Так ведь…
