Женского рода

недавно они с бабушкой разглядывали альбом со старыми фотографи­ями, где на одной из них Алиса увидела их втроем…

— Ясно, — оборвала Алису Марго. — Эту? — Маргарита Георгиевна кивнула на книжную полку, где между стеклами стоял точно такой же, как у них, снимок со старыми подругами, обнявшимися под дождем.

Ада разглядывала фотографии на стенах и всячески пыталась привлечь к ним внимание Алисы — на них на всех они были вдвоем; Марго с дерзким взглядом из-под ко­роткой челки и Зоя, улыбающаяся в ореоле аккуратно уло­женных локонов.

— Я спросила бабушку, почему вы с ней перестали об­щаться — в смысле, так редко и только по телефону…

—Ичто она сказала? — Марго усмехнулась.

— Она рассказала вашу с Зоей Андреевной историю.

Алиса покраснела, но постаралась не отвести взгляд в сторону. Маргарита Георгиевна несколько секунд смот­рела на нее молча, потом чуть хрипло спросила:

— Зачем?

Алиса будто окаменела, поняв, что не подготовила объяс­нения своему неожиданному интересу к чужой любви.

— Понимаете, — тишину разрядил бодрый голосок Ады, — мы с Алисой познакомились в Москве на лесбий­ской вечеринке; она любит женщину, и я тоже, хотя и была замужем…

Марго изумленно посмотрела на девушек и, почесан кончик носа, отвернулась. Когда они снова встретились глазами, Маргарита Георгиевна щурилась на них с любо­пытством.

— …И у нас проблемы, сложности в отношениях с на­шими подругами, — звонко завершила Ада.

Марго встала из кресла и прошлась по комнате. Она буркнула себе под нос слова «лесбийская вечеринка», роб­ко пробуя их на вкус, и задумалась над тем, что за ними стоит.

— Не морочьте себе голову, девушки, живите, как бе­лые люди!

— Как «белые» не получается. — Алиса пожала пле­чами.

Маргарита Георгиевна явно не была расположена к разговору, не хотела вслух предаваться воспоминаниям и делиться опытом отношений. Она напоила гостей чаем с рижским бальзамом и сказала, что, по ее мнению, теперь в сферу моды попало гораздо больше, чем возможно себе представить, и стоит взвесить, не является ли нынешний уклон в жизни Алисы и Ады просто случайностью, увле­чением, данью моде. Марго произнесла эти слова не нази­дательно, а, скорее, утомленно, будто выполнила непри­ятную обязанность.

Узнав, что Алиса едет в Москву, Марго попросила ее об одолжении — завезти небольшую рукопись в библио­теку Института Африки.

— Не люблю связываться с почтой, — добавила Мар­гарита Георгиевна и вручила Алисе единственный экзем­пляр в красной папке с веревочками. — Вернешься — заг­лядывай. Бабушке привет.

Приход девушек пробудил в памяти Маргариты Геор­гиевны многое из того, что со временем ушло, казалось, навсегда.

…Марго не любила вспоминать эту историю. Пожа­луй, только теперь, в одиночестве, спустя годы после ухо­да Зон из этой жизни, ее седовласой подруге хватило му­жества вызывать из памяти и те воспоминания, которые были ей тяжелым и бессмысленно жестоким теперь уко­ром из прошлого.

Однажды, еще в молодости, Марго показалось, что Зоя разлюбила ее (если такое вообще возможно, жизнь не имеет смысла), а то и не любила вовсе. И поводов для таких не­утешительных выводов особых не было, только взгляд; Зоя перестала смотреть в одни лишь Маргаритины глаза и с интересом изучала чужие лица, характеры, отношения. Марго присматривалась к подруге, но не подавала вида, что внутри у нее закипает вулкан.

Как-то они вместе пришли на вечеринку при институте. Все танцевали парами; конечно, не было ничего пре­досудительного, чтобы женщина танцевала с женщиной: в послевоенное время на танцевальных площадках было много таких скучающих дамских дуэтов. Но Зоя и Марго были не из тех и не могли себе позволить медленный танец и посторонней компании. Они мило общались с вдох­новителями новой поэтической студии, когда перед Зоей неожиданно возник высокий статный мужчина в эффект­ном кремовом костюме; сначала Зоя отказалась от танца, но он скатал что-то такое, отчего она засмеялась и, улыб­нувшись Марго, пошла с незнакомцем на вальс. Все по­плыло перед глазами, и Маргарита несколько секунд не видела ничего, кроме его руки, лежащей на Зоиной талии. Она решительно бросила об пол бокал и, прошипев: «Шлюха!» — вышла вон. Ночью домой Марго не верну­лась — напросилась на ночлег к бывшей однокласснице, весь следующий день она пила портвейн и не подходила к телефону и затыкала уши, чтобы не слышать звонок в дверь. Только утром, по дороге на работу, она встретила дрожащую от холода Зою, укрывшуюся от дождя в теле­фонной будке.

— Ты чего тут? — спросила Марго, стараясь оставать­ся невозмутимой.

Зоя смотрела на подругу безумными глазами — ни со­жаления, ни вины, ни мольбы о прощении — только ужас и призыв к объяснению.

— Зачем ты так сделала, объясни мне?..

— А ты?! Как тебе незнакомец в кремовом костюме?!

— Он был на вечеринке с молодой женой, но она уде­ляла ему слишком мало внимания. Он захотел, чтобы она приревновала его к кому-нибудь. — Зоя говорила спокой­но, глядя на подругу с грустью.

— И кроме тебя, никого не нашлось?! — Марго всеми силами старалась не смягчить тон, но чувствовала, что уже колеблется. — Могла бы меня предупредить, — добавила она, уже глядя в сторону.

— Я думала, ты поймешь по моей улыбке, что не стоит беспокоиться. Если ты веришь мне, то и так должна знать, что не стоит беспокоиться.

Марго ненавидела свою ревность и дала ей такую волю впервые. Стоит отпустить эту охотничью собаку, как один из двоих начинает чувствовать себя преследуемым зверем, а второй — бесславным охотником…

Что-то надолго изменилось, надломилось в их отно­шениях после той истории, Зоя потеряла беззаботную улыбку, всегда прежде сопровождавшую их прогулки. Марго стала видеть за этим дурное предзнаменование и крепче сжимала губы от досады.

Испытания — как ветер: свечу он потушит, костер, на­против, раздует. Они ждали: свеча или костер; прошло время — оказалось, костер. Потом были другие пересуды, но женщины уже знали, что это не оторвет их друг от дру­га. Теперь Марго помнила каждое обидное слово, сказан­ное Зое, наверное, потому что та ни разу не ответила под­руге той же монетой.

Вспоминая приход Алисы и Ады, Маргарита Георги­евна ухмыльнулась: «У них проблемы с их подругами!» Она представила себе, что у такой мягкой девушки, как Алиса, подруга может быть только дерзкая и самолюбивая — под стать ей, Марго. И ей несложно было представить, как трудно, должно быть, приходится нежной Алисе в том мире, который она выбрала. Как часто в этом мире стал­киваются два обычно нежных друг к другу взгляда, про­являясь в иной ипостаси: в одном негодует задетое само­любие, в другом беспомощно бьется что-то больше похо­жее на отчаяние… «Бедная девочка!»— задумчиво прого­ ворила себе под нос Маргарита Георгиевна, глядя, как коль­ца табачного дыма поднимаются к абажуру торшера.

На Московский вокзал Алису проводила Ада: она ре­шила остаться в Питере еще на пару дней — у тетки.

От чужой нелюбви можно спастись только любовью к самому себе, и умирают от безответных чувств не те, кого отверг кто-т о, а те, кто сам не сумел полюбить себя. Ро­ман с самим собой — беспокойная вещь, неясная посто­роннему взгляду, а потому человек ранимый, неуверенный в себе, зачастую презирающий себя может показаться дру­гим самовлюбленным эгоистом. Одиноки те, кто любит себя отраженной, как лунный свет, любовью, искомой в чужих глазах. А много ли других?

Алиса любила себя, как всякое хрупкое, но знающее себе цену создание: она была уверена, что окружающие непременно должны любить ее. Это был вечный огонь — ровный и постоянный, но абсолютно