— Идемте, Раф. Я не отпущу вас, ведь я вправе разделить с вами триумф! — сказала Галя, лукаво заглядывая ему в глаза.
Когда снова начали танцевать, она положила обе руки ему на плечи и, все так же улыбаясь, продолжила разговор, словно и не было долгих месяцев с того осеннего бала, когда она заговорила с ним впервые.
— Признайтесь, это Валентин придумал задобрить меня таким образом? Скажу прямо, вам это удалось, мне было приятно принародно услышать свои слабые вирши. О таком подарке я и мечтать не могла.
— В ваших стихах много искреннего чувства.
— Опять льстите, Раф. Но, как бы там ни было, я, пожалуй, тоже расцелую вас, как другие…
Вечер в доме Лариных перевернул всю жизнь Нуриева. Кто знает, как сложилась бы его судьба, не притащи его Валька читать стихи.
В те ночи в Мартуке, когда они втроем, казалось, обсудили все в своей будущей студенческой жизни, на первое место была поставлена учеба. Конечно, они не собирались ограничиваться только этим: спорт, концерты, танцы, диспуты — на все хватило бы сил… Но вот о том, что могут влюбиться, они как–то забыли. Правда, Солнцев как–то сказал, что, заканчивая учебу, нужно обязательно жениться. Они–то знали, что распределят их по маленьким райцентрам, поселкам, дальним казахским аулам. Тогда они согласились с Ленечкой: конечно, сельскому врачу жениться нужно,— но обсуждать эту проблему не стали, сошлись на том, что за этим дело не станет.
Но, оказывается, достаточно было одного взгляда на Галочку, чтобы круто изменилась жизнь, и все планы Нуриева полетели вверх тормашками.
Теперь Раф знал, что на следующий праздник или день рождения его пригласят в компанию непременно,— по крайней мере, об этом позаботятся девушки, которых тронули впервые услышанные стихи Цветаевой — Валентин читал им только свое. Нуриев также понимал: повторись он раз, другой — и интерес к нему пропадет. Поэтому он целыми днями пропадал в библиотеках, копался в книгах, запустив учебу до крайности.
Теперь уже не каждую субботу он бывал в Мартуке, хоть и знал, как ждут его Чипига и Ленечка. В первые его студенческие дни Сафура–апа уговаривала сына сшить новое пальто, заказать в ателье костюм. Тогда Раф возражал, говорил, что и так походит, шутил, что не одежда красит человека и нечего, мол, деньги по пустякам транжирить.
Но теперь его словно подменили: спустя месяц после вечеринки у Лариных он истратил треть сбережений матери, рассчитанных на долгие годы учебы. Появились у него светлый плащ и легкое твидовое пальто, костюм из бостона с узкими лацканами и мощными плечами, широкополая лихо заломленная велюровая шляпа, туфли на толстой белой каучуковой подошве, модные рубашки, пестрые галстуки…
Весна в степные края приходит поздно, зато держится долго, медленно пуская в цвет подснежники, степные тюльпаны, ландыши — все в свой черед.
Главная улица их города — улица Карла Либкнехта — в мае становилась особенно оживленной. Едва на город ложились весенние сумерки, Раф с Бучкиным, нарядные, выходили «прошвырнуться». Гуляя по запруженной людьми вечерней улице, то и дело раскланиваясь со знакомыми, они продолжали говорить о поэзии. Вскоре они непременно встречались с кем–нибудь из друзей, компания час от часу росла, и ребята, облюбовав скамеечку где–нибудь в скверике или парке, сидели там допоздна. Иногда с таких посиделок вдвоем с Черниковым провожали Галю домой. Она с обоими держалась ровно, никого не выделяла, и в эти ночные часы Нуриев был счастлив. Ведь еще совсем недавно он и мечтать об этом не смел. Однажды, когда он сдал экзамены за первый курс и утром собирался уезжать на каникулы домой, вахтер пригласил его к телефону. Звонила Галя. Приглашала к себе. Дома у нее он еще не был.
Жила она за мостом в железнодорожном поселке, в старинном особнячке. Черников, с которым они однажды возвращались вместе, проводив Галю, рассказывал, что она из семьи потомственных железнодорожников и что в этом самом доме некогда жил ее дед, первый начальник станции их города, а после особняк отошел к отцу, начальнику отделения дороги.
Приглашению Раф обрадовался и вместе с тем растерялся, но к назначенному времени был у нее дома. Встретила она его шумно и весело и говорила с ним, как всегда, с лукавинкой, с едва заметной насмешкой, помогавшей ей держать поклонников на расстоянии.
— Раф, постоянно открываю в тебе положительные качества! Вот сегодня, например, убедилась, что ты пунктуален,— сказала она, улыбаясь и протягивая ему руку.— А замечать одни достоинства — это опасно для девушки!
Галя взяла его под руку и повела в зал.
В просторной комнате окна во двор были распахнуты настежь, и из палисадника ветерок доносил вечернюю прохладу.
У соседей уже зажгли огни, а в старинном доме хозяйничали сумерки.
— Мне всегда приходят в голову неожиданные мысли, а удержаться нет сил. Ты уж извини меня, если оторвала от дел, я ведь знаю, что ты завтра уезжаешь на каникулы. Подумала, что все лето не увижу тебя, я ведь и сама через неделю уезжаю к морю. И почему–то вдруг стало грустно: все лето не услышу стихов. Надеюсь, ты простишь мой каприз и побалуешь на прощанье чем–нибудь новым. Ты ведь никогда не повторяешься. Но, в общем–то, лучше, если ты почитаешь что–нибудь уже знакомое. А чтобы ты не считал меня эгоисткой, сначала я поиграю тебе. Хочешь?
В сентябре Нуриев вернулся в город с Чипигой и Ленечкой, которые тоже стали студентами. Втроем они заняли просторную комнату в общежитии, опять же по соседству с Бучкиным. С первых же дней учебы первокурсников вывезли на хлебоуборку в соседний с Мартуком район. Бучкин на время переселился к Нуриеву, и вновь они ночи напролет говорили о книгах. За лето компания несколько поредела: Скорикова неожиданно вышла замуж и уехала в Москву, а Мандрицу включили в сборную республики по баскетболу, и он перевелся в Алма–Ату.
Ждали их и другие сюрпризы: распался знаменитый институтский джаз–оркестр. Братья Ларины с единомышленниками ушли из ансамбля. Оставшись не у дел, они сформировали свой оркестр и убедили руководство клуба завода «Большевик» на окраине города заключить с ними контракт. Финансовые дела у клуба были неважные, творческой работы никакой, на танцы под радиолу народ не ходил, предпочитая Дворец железнодорожников или областной Дом культуры. Ларины со своим предложением играть на танцах оказались кстати.
Оркестр Лариных сразу стал популярен. Молодежь дружно повалила в «Большевик», чему немало способствовали броские рекламные щиты, сделанные по просьбе братьев. У модного заведения неудобств оказалось с избытком: далеко, тесно, душно, зал без вентиляции, а главное — клуб находился на окраине, известной своими хулиганами.
С местной шпаной в те годы происходила странная метаморфоза: она от сезона к сезону меняла свое обличье. Неимоверной ширины клешам она стала предпочитать узкие брюки–дудочки, тельняшкам — яркие цветные рубашки, хромовым сапогам в гармошку — туфли с толстенной каучуковой подошвой, а кепочкам с куцыми козырьками — модные белые «кепи», которые нахлобучивались чуть ли не на глаза.
Пожалуй, тогда шпана, не изменив своей сути, сумела раствориться среди молодежи.
И впервые в клубе «Большевика» Нуриев столкнулся с этим странным гибридом так называемых «стиляг» и шпаны. Развязная манера поведения, косноязычная, жаргонная местечковая речь, татуировки, «фиксы» — всего этого никак не могла прикрыть даже самая яркая и модная одежда. Конечно, кроме шпаны ходили на танцы с нашумевшим джаз–оркестром братьев Лариных и другие люди: студенты, старшеклассницы и истинные любители джаза.
Старченко, вернувшаяся с моря в начале августа, была в курсе дела, она даже посещала первые репетиции нового оркестра.
Когда Нуриев с Бучкиным впервые пришли на танцы в «Большевик», то увидели, что общительная Галочка уже и здесь свой человек. Вокруг нее сколотилась прочная компания. Среди друзей Гали были двое–трое прекрасно освоивших новые танцы, и девушка чаще всего танцевала с ними, это получалось здорово. Остальные, восхищенные пластикой движений, невольно освобождали им место, и они отплясывали, как на эстраде, под восторженные возгласы и рукоплескания собравшихся. Эти минуты всеобщего внимания и поклонения, наверное, Галя и любила.
Рафу же «Большевик» понравился тем, что здесь трижды в неделю он мог видеть ее.
