Где-то звучал, доносился издалека, голос какого-то великана, усиленный мегафоном. Мамонт машинально уловил в его интонации что-то странное, прислушался. Точно: длинные паузы, продуманное напряжение в этом голосе, будто внезапный нажим. Радио. Что-то рассказывает, может даже о нем, Мамонте, о других мизантропах, опять какое-нибудь удивительное вранье, никак не совпадающее с этим всем вокруг.
Задумавшись, Мамонт скользил по грязи подошвами болотных резиновых сапог. И внезапно, за поворотом увидел, сидящего спиной, черного. Тот разинув рот, глядел в осколок прожекторного зеркала, сокрушенно рассматривал гнилой, видимо, зуб. Мамонт осторожно отвел ствол револьвера, попятился назад, свернул за куст. Кажется, его не заметили. Внутри сразу отпустило: абсурдно, будто по эту сторону куста он оказался один.
Словно очнувшись, он понял, что шел не в ту сторону, хотя знал, где может залечь Кент. Отчетливо звучал мегафон. Было понятно, что теперь радио отключили, говорил какой-то местный диктор. Иногда он умолкал, — надолго, — шмыгал носом, шелестел бумагами.
Кент спал, с головой завернувшись в кусок брезента, почти невидимый в траве. Мамонт, непонятно куда, ткнул его сапогом.
Из-под брезента вынырнула голова. Кент безумно таращился на него, будто не понимая на каком свете очнулся.
— Это ты? — наконец, произнес он что-то бессмысленное. — Ты чего здесь?
— Тебя пришел менять. Ты же, вроде, в засаде считаешься?
Невнятно что-то пробурчав, Кент опять втянул голову под брезент.
— На свежий воздух перебрался спать? — произнес Мамонт. — Хорошо хоть пулемет не украли у тебя.
Кент молчал. Опять кашлянул мегафон, оказалось, что совсем недалеко.
'Ну, в общем, дальше тут… — гулко зазвучало будто сверху, с неба. — Хорошие условия, лечение, гарантия справедливого этого… беспристрастного рассмотрения совершенных вами преступлений…'
'Ага, койко-место на зоне. Мягкие нары. Понимал бы сам то что врешь,' — Мамонт, отошедший в сторону для совершения нужды, увидел на земле перед собой тонкий черный кабель, — пошел вдоль него. Черный шнур вел в чащу, иногда непроходимую. Ее Мамонт обходил, теряя кабель, долго топтался, шарил в траве сапогом.
'Из действий остались только бессмысленные.'
Кабель привел его к ущелью. После этих ливней землю со склона горы смыло. Земля, вперемешку с буреломом, заполнила ущелье. Бесполезный теперь подвесной мост лежал на ее поверхности, перекрученный, на боку.
'…Рассчитывать на гуманизм советского суда, — звучало еще ближе, — искупить свои преступления, загладить, типа, вину.'
'Это кто их еще совершил, эти преступления?! — от раздражения громко проворчал Мамонт. — Это еще надо подумать. Молодой ты, когда-нибудь сам испытаешь этот гуманизм. Доведется. Загладишь, блин, вину, гуманоид!'
'Сейчас нам решать, морда уголовная, кому чего гладить,' — Будто услышал его черный диктор.
'Ну что ж, гладь!'
'Только так вы можете сохранить свои жизни, — продолжал черный, — последнее, что у вас еще осталось. Надеяться на вооруженное сопротивление уже бессмысленно.'
'Вот это, увы, правильно, гад ты жопоногий.'
— На себя посмотри, глист в обмотках, — послышалось неожиданно, уже без всякого мегафона.
Теперь Мамонт заметил его: черный сидел в кустах на другой стороне ущелья. — 'Урод лагерный!' — поспешно крикнул тот и снова поднес ко рту свой рупор.
— Сдавайтесь быстрее, пока берем, — опять раздался механический голос. — Из милости вас пока терпим. В общем беги быстрее сдаваться. — великодушно разрешил черный. — Торопись, козья морда!
Мамонт, согнувшись, поспешно заползал в кусты.
'Пока время вам дали, — гулко раздавалось сзади, — пораскиньте этими самыми, как их… мозгами. А то и мы можем их вам раскидать. — Черный довольно гыкнул.
Перед Мамонтом в траве лежала непонятная коричневая коробка, вроде бы из какой-то грубой пластмассы. Еще ближе она оказалась телефоном, оказывается, черный кабель вел именно к нему. Мамонт внимательно рассматривал громоздкий агрегат из волокнистого эбонита, открыл крышку, крутанул маленькую ручку сбоку.
'Слушает матрос Сыроядцев, — сразу же раздалось в трубке. — Слушаю. Ты кто?'
Мамонт молчал.
'Это ты, Кент? — спросил черный. — Эй! Позови Кента.'
Мамонт положил трубку.
Черный, — может прежний, а может уже другой, — сидел на том же месте. Сейчас он скучающе рассматривал свежую наколку на тыльной стороне ладони. Мамонт осторожно пробирался мимо в зарослях.
— Фигуру бережешь? — послышалось впереди.
— Как ее здесь убережешь, фигуру, — Другой голос. — Офицера. То есть слона.
— Ты знаешь, что в шахматах появилась новая фигура — прапорщик? Ходит как попало и ругается матом.
— Интересно, а в КГБ прапорщики есть?
Похоже, он забрался в самую гущу черных. Вот и появилась цель- выбраться отсюда. Только что казалось, что теперь идти больше некуда.
'Должны остаться какие-то последние уголки, убежища для меня. Где? На вершинах деревьев?..'
'Нет, еще не выбрался.' На берегу толпились черные. Вот он- внезапный толчок изумления при виде давно ожидаемого. Среди черных — мизантропы. Самый заметный-, возбужденно мелькающий там, Кент в своем грязном белом свитере с налипшим лесным мусором. Мизантропы пожимали черным руки, всем по очереди. Демьяныч, не меняя обыкновения, что-то снисходительно им рассказывал.
'Учишь молодежь? Давай воспитывай! Вот козлодой старый!'
'Значит перевоспитались, гады? Ну вот и счастливый конец, хэппи энд. Закончились события на острове Мизантропов.'
Под ногами он увидел прозрачный желтый шарик, потом- другой, а дальше- уже множество, рассыпанных в траве, крупных янтарных бус. Оказавшихся ненужными для кого-то, а теперь и для него. Дальше пошли следы древней стоянки хиппи. Высохшие морские звезды, почерневшие пустые кокосы, их когда-то Нагана и Квак продавали здесь, обтесав для эстетики топором и воткнув соломинки.
Мамонт стоял, бессмысленно глядя на истлевший, натянутый на сучок, презерватив. Где-то рядом — поле битвы с Ихтиандром. В стране мизантропов уже появилась своя маленькая история.
Где-то в горле удерживался горький вкус, будто он что-то горькое проглотил. С миноносца доносилась далекая музыка. По-прежнему настойчиво пахло шашлыками.
'Теперь может и этим слегка достанется что-то от тучного корейского тельца. Братание, блин!'
'Действительно, будто шахматный король. Остался один, его гоняют-гоняют и не могут загнать в угол. Вечный шах называется.', — От усталости эти мысли казались нелепыми, будто навязанными кем-то извне.
Неуклюже, но стремительно боком бежал синий краб-сигнальщик. Сейчас Мамонт сидел на берегу моря на скамейке, опираясь спиной на пальмовый столб, еще один остаток пляжного грибка. Сегодня, после отлива Мамонт копался в песке, пытался искать раковины, а потом заснул на этой скамейке, глядя на эти яхты, на парадоксально близкую беззаботную жизнь. Так и спал, иногда вздрагивая и просыпаясь от предчувствия приближающейся опасности. К счастью предчувствия обманывали, никого вокруг не было.
'Жажда замкнутого пространства, — Вспомнился опыт бомжа — когда он, оставшись бесприютным в незнакомом городе, специально ходил и ходил до изнеможения, до состояния, когда уже способен был заснуть на любой скамейке. — Жизнь человека, качество судьбы, определяется качеством жилья, количеством квадратных метров… И мысли из прошлого возвращаются. Из прежней жизни, в бытность
