– А это при чем? – напрягся Филимон.
– Как – при чем? Смотрины устраивать будем, баранов резать, гостей соберем. С меня – калым.
И Виктор Филимонович понял, что у него на размышления осталось чуть больше двух месяцев.
После отъезда Абакара он часа два мерил шагами комнату. Пытался понять, как же получилось, что узбек повязал его обещанием выдать Зойку за своего сына.
– Она еще ребенок, какое сватовство? – удивился тогда Филимон.
И узнал, что на родине Абакара девочку сватают в семью будущего мужа чуть ли не при рождении. Филимон отказывался вести подобные беседы с десятилетней Зойкой – не поймет. Абакар подошел к этому с определенной хитростью:
– А ты не веди с нею беседы. Подгадай, когда она в раж войдет – потребует у тебя чего-то особенного, просить станет. Тут и вверни про сватовство.
Виктор Лушко схватил себя за волосы. Седой косматый дурак, пошел на поводу у лысого!.. Нужно вспомнить – сколько еще раз имел его подобным образом узбек Абакар?
Кухарка
Главное – не пороть горячку. Он не стал заказывать машину, чтобы выехать в Петербург для срочного разговора с Горгоной. Два месяца – это много, можно долго и спокойно думать. Проведя в размышлениях бессонную ночь, Лушко так измучился от невозможности с кем-то это обсудить, что к утру готов был о стенку головой биться. Пошел было взять у Луни ребенка, но та вдруг заартачилась, вцепилась в мальчишку, хоть он и потянулся к отцу. На шум прибежала Дездемона, посмотрела на Виктора и ребенка не дала. Повела за стол, налила водки и прищурилась веселым зеленым глазом.
– Неужели поругались, друзья неразлучные?
– Молчи, женщина. Не лезь не в свое дело! Занимайся домом. Почему твоя чухонка мне ребенка не дает?!
Дездемона смотрела участливо, подвигала поближе закуску.
– Рязанские мы, – сказала она, нанизав на вилку Виктора селедочку, а потом еще, на два выступивших зубчика – по оливке. – В Финляндии отродясь не бывали.
– При чем здесь Финляндия? – удивился он.
– А вы, Виктор Филимонович, Зойку спросите об этом. Она теперь девочка у нас ученая, из ранних. Она вам как
Виктор резко встал, опрокинув стул. Его осенило!
– Я к Зойке поеду!
– Что ж так далеко? – засуетилась Дездемона, не предполагавшая такого результата своих объяснений. – Можно и по компьютеру посмотреть.
– Хватит! – Виктор Филимонович попробовал стукнуть по столу кулаком, но промахнулся.
Дездемона подхватила его, когда он начал заваливаться под стол.
– Хватит!.. Разболтались тут. Нечего мне указывать, что делать. Сказал – поеду дочерей проведать, значит, поеду! И точка. Звони… Вольке.
Через полтора часа приехал удивленный Вольдемар.
– Сколько? – спросил он, войдя в кухню к Дездемоне.
– Две бутылки и чекушку коньяка.
– Знаешь, что стряслось?
– Нет. Нервничает сильно. Абакар был. Кричали.
– О чем кричали? Давай, не юли, я же знаю, вы с Елисеем только и делаете, что подслушиваете! – настаивал Вольдемар.
– Вот у Елисея и спроси! – обиделась Дездемона. – А мне подслушивать некогда.
– Некогда ей… Пойми, я должен обладать информацией – что случилось, насколько серьезно.
– Обладай, если должен, кто тебе не дает? – дернула плечом Дездемона.
Вольдемар сел и закрыл глаза.
– Забодался я в эту чухляндию ездить. Два дня назад отвозил Маринку с Иринкой – и опять!..
– Еще один знаток географии! – подбоченилась Дездемона. – Ты что чухляндией называешь, умник? Литву? А это в другом месте! Забодался он! Видно, отросло уже, чем бодаться?
– Ты чего налетела?.. – опешил Вольдемар.
– Я еще не налетела. Так, разминаюсь. У меня
Отец
Когда подъезжали к Москве, Вольдемар на заправке не выдержал, открыл заднюю дверцу и пощупал у Филимона пульс. Живой. Спит.
В аэропорту Виктор Филимонович немного пришел в себя, что весьма облегчило процедуру его водружения в самолет. Улучив момент, Вольдемар позвонил Шурупу.
– Филимон напился. Мы летим в Вильнюс.
– Сколько выпил? – спросил Шуруп.
– Две бутылки по ноль семь плюс двести пятьдесят.
– Плохо дело, – согласился Шуруп. – Что-нибудь говорил?
– В отрубе.
– Гнать за вами?
– Не надо. Если он заберет девчонок прятать, я сразу позвоню, готовься. Значит, плохи наши дела.
– Всегда готов.
Виктор Филимонович очнулся перед чугунными воротами колледжа.
– Ты чего, обалдел? – тронул он за плечо задремавшего Вольдемара. – Ты почему меня в дороге не откачал? В гостинице были? Почему не отмочил? Как я – в таком виде?..
Вольдемар протянул ему на ладони две развернутые жевательные резинки.
– Я не знал, что случилось. На моей памяти ты никогда столько не пил. Какая гостиница? Может, завтра на Москву атомную бомбу кинут, или что-нибудь еще Горгоне привиделось.
– Сдурел? – удивился Филимон и на всякий случай сделал попытку поплевать через плечо. Голова поворачивалась с трудом.
– Ты сказал – срочно, я все сделал срочно. Выйди, я полью тебе рожу сполоснуть.
Филимон умылся из бутылки, посмотрел на двух охранников за воротами, наблюдающих за ними.
– Сколько сейчас?.. – спросил он.
– Половина седьмого. Мы здесь минут тридцать. Документы я уже показал. Объяснил, что перед трудной и опасной работой ты решил повидаться с дочерьми.
– Ладно… Веди. Ты случайно… Я не говорил, зачем мне сюда надо?
– Говорил по телефону. Срочно повидаться с Зойкой.
– Ладно…
В зале для выступлений с небольшой сценой и зрительным залом в десять рядов директриса, вызванная звонком дежурной воспитательницы в шесть утра, предложила Виктору Филимоновичу высокий стакан с водой, над которым она в участливом ожидании держала двумя пальчиками крупную таблетку.
– А это самое… куда? – бормотал Филимон, отворачивая на всякий случай лицо – не доверял он жвачкам.
– А мы это – бульк в стакан, и оно потом – пузыриками, пузыриками!..
– Филимон, выпей, – проникновенно попросил Вольдемар.
И директриса сделала «бульк в стакан».
Прибежали девочки. Маринка с Иринкой – удивленно-радостные, Зойка – настороже. Вольдемар отвел нервничающую женщину в сторону.
– Ну что вы, не надо так волноваться, – журчал он тихо, перебирая ее холодные пальчики, – и вещи девочек собирать не надо, все в порядке. Отец захотел повидаться с дочками, это же нормально…
Директриса, привыкшая ко всякому, объясняла свое беспокойство жизненным опытом – именно в таком виде иногда появляются отцы воспитанников, и пока они пьют свои пузырики, воспитатель собирает вещи и