месяце.
– Он дежурил ночью?
– У нас здесь не дежурят ночью, просто он приходит к восьми, готовит инструменты. Вот, пилу брал зачем-то… Вообще-то он часто спит здесь с утра, может, еще где ночью подрабатывает или пьянствует. Но к двенадцати ничего, работоспособен.
Ева наклонилась и увидела на полу странные металлические опилки. Потом выпрямилась и улыбнулась.
На первом этаже она обошла все помещения, на втором этаже в кладовой кастелянши осмотрела все полки с бельем, засовывая в них руки поглубже. На глазах изумленного санитара осмотрела его стол и тумбу возле него. Прошлась, словно задумавшись, туда-сюда и открыла пожарный щит.
– Эй! – крикнул санитар с другого конца коридора, видя, что она что-то забрала оттуда.
– Это мое. Я запрятала в прошлом году, проверяла, найдут или нет, – она помахала ему рукой и быстро ушла к лестнице. Санитар набрал номер телефона.
Ему сказали, что она «милиционерка» и ей можно лазить везде, даже в пожарном шкафу. И если ей что-то там понадобилось, то так тому и быть, лишь бы не утащила пожарный шланг. Главное, не пускать ее на четвертый этаж.
Санитар пробежался к пожарному щитку. Шланг был на месте.
– Одни психи кругом, – заявил по этому поводу санитар сам себе.
Ева обошла третий этаж, неся в руке наволочку с одеждой Кумуса. Трудно было различать больных, потому что они все были одинаково одеты. Ева почувствовала, как у нее начинает болеть голова. В коридоре было очень жарко, Ева расстегнула куртку, но это не помогло. В какой-то момент двери палат открылись, больные вышли в коридор и неуверенно топтались там. Ева спустилась на второй этаж. Здесь тоже некоторые больные вышли в коридор. Ева уже отчаялась, что она не узнает Кумуса, даже если найдет его, как вдруг увидела Ангела сквозь сетчатую дверь изолятора, стоящего с опущенной головой в палате, в которой еще трое лежали на койках. Кумус поднял голову и встретился глазами с Евой. Несколько секунд он растерянно смотрел ей в лицо, потом неуверенно и радостно улыбнулся. Два санитара, мужчина и женщина, уговаривали больных пройти в комнату для отдыха. Ева осторожно открыла дверь изолятора. Один из больных был, видно, совсем плох, потому что к нему подключили несколько приборов, тонко и равномерно попискивающих. Двое других смотрели равнодушно огромными глазами на бессмысленных лицах, как Кумус стащил с себя рубашку и оказался в семейных трусах и с браслетами от наручников на запястьях. Он одевался медленно, еле двигаясь, Ева с опаской смотрела в коридор. Куртку она просто сунула ему в руки и показала жестом, что ему надо выйти к лестнице. Он стоял, улыбаясь. Тогда Ева вывела его за руку из палаты и подтолкнула назад, закрывая собой. Кумус прижался спиной к стене, а она вернулась в палату, подумала несколько секунд и нажала кнопку тревоги. Мирное попискивание сменилось громким верещанием, Ева выбежала из палаты. Она увидела санитара, бегущего между гуляющими больными и расталкивающего их. Когда он вбежал в палату, Ева и Кумус спустились на первый этаж.
В больницу входила группа студентов-медиков, они шумно толкались в дверях, создавая веселую суматоху. На улице за воротами их ждал маленький автобус. Один из молодых людей сунул свою сумку девушке и выбежал из здания. Он забыл в автобусе халат. Ева толкнула Кумуса, тот сначала не понял, потом попытался бежать за студентом. Ева пожалела об этой затее. Кумус еле передвигал ноги. Ева подумала, что, вероятно, с утра ему успели вколоть укольчик. Он даже умудрялся цепляться носками туфель за задники, приволакивал ноги. Тяжело дыша, отстав от студента совершенно, Кумус доплелся до ворот почти без сил. Он жалко улыбнулся старику-санитару, показывая на автобус. И вышел из ворот.
Ева подождала, пока Кумус спрячется за автобусом. Прибежал забывчивый студент. Она вышла из дверей больницы, когда студентов пересчитали и увели.
Она пошла по дорожке к воротам, громко стуча каблуками. Сторож, рассматривающий автобус, повернулся к ней. Ева подняла руку и помахала ему. Она увидела, как Кумус перебежал от автобуса к ее машине и спрятался за ней. Сторож смотрел на Еву растерянно, он вспомнил, что не посмотрел ее пропуск. Ева предупредила его вопрос и достала на ходу удостоверение.
Шофер автобуса спрыгнул на землю из кабины и с интересом рассматривал Кумуса, сидевшего на земле возле автомобиля. Кумус улыбался ему заискивающе.
Сторож посмотрел удостоверение Евы и махнул рукой – все равно она уже уходила. Ева села в машину, открыла заднюю дверцу. Кумус, согнувшись, лег на сиденье.
Шофер автобуса попросил сторожа дать ему пройти в больницу и помыть руки.
– Не положено, – ответил сторож и запер ворота.
– Ну ты, старый пень, у тебя же только что псих сбежал! Вон в той машине! А я куда денусь?
– Это не псих был. Это следователь.
– Дурак ты, – сказал шофер и помочился рядом с воротами, назло.
Минут через сорок Ева остановила машину в пустом маленьком переулке. Кумус посмотрел на нее в зеркальце. Ева потянулась назад и открыла ему дверь. Кумус вышел. За все время, с момента их встречи, Ева и Кумус не произнесли ни слова.
У себя в кабинете Ева с чувством выполненного долга уплетала пирожные и пила чай. Пришла Лариска, пришлось отдать последний эклер.
– Почему так получается, – спросила Ева задумчиво, баюкая горячую чашку в ладонях, – когда что-то планируешь, рассчитываешь, ничего не выходит, а наобум, ни с того ни сего, как будто черт помогает?
Лариска облизала пальцы и медленно вытирала их платком. Она подумала, что Ева говорит про Николаева.
– А знаешь, мне Сережа очень нравился, – Лариска не смотрела на Еву.
– Да кому он не нравился, – Ева не сразу поняла, что Сережа – это Николаев.
– Я сделала аборт в прошлом году. После турслета. Пожалела потом, истерика, то-се, мой милый настоял, сказал, сделаешь аборт – поженимся. А Сережа отвез меня после работы на какие-то аттракционы, посадил на чертово колесо и рассказывал, как ты ему нравишься, как вы поженитесь, сколько будет детей. Я изревелась вся, а он не понимает, чего я реву. Я своему милому потом сказала, да, я сделаю это, но ты женишься на мне, если уж я на такую жертву пойду, то только из-за женитьбы. Распишемся и пойдем кататься на чертовом колесе.
– Я раньше думала, что люди женятся в таком случае, чтобы родить ребенка, а не для аборта.
– А мой все говорил, что у нас жизнь впереди, детей заводить рановато. Женились. Покатались на чертовом колесе, а удовольствия никакого. Мой муженек подробно описал, как его укачивает на подобных снарядах. Никакой романтики. То ли дело – Сережа! Заводной и глупый. В мужья он, конечно, не годился. Но друг – самый лучший.
Ева не выдержала и достала бутылку коньяка. Бутылка была початой, но коньяк отменный, болгарский и старый. Ева сполоснула свою чашку, налила себе и Лариске. Лариска посмотрела ласково.
– Ты пей, а я условно. Мне вроде нельзя. Я решила больше не ждать, когда же наступит это главное время, и наплевала на бездетное существование моего муженька.
– Ну! Ты ждешь ребенка?
– Да. Уже два года жду, дождалась. Так что давай, за самого-самого!.. Будет мальчишечка – Сережа. А девочку я назову Евой, вот честное слово, назову! – Лариска приподняла чашку, поставила ее на стол и собрала крошки из коробки с пирожными. – И не реветь!
Ева улыбалась радостно и совершенно естественно. Лариска сначала подозрительно осмотрела ее улыбку, потом не выдержала и улыбнулась сама.
– Дура ты, – сказала она ласково, – и все у тебя дурацкое. Когда не надо – плачешь, когда надо – смеешься. И до чего ж ты хороша! А я теперь растолстею, одомашнюсь, ем все подряд с утра до вечера. Ко мне тут пришла психолог. Растрепанная такая, не помню как зовут, она спрашивает: «О чем вы думаете, когда пишете заключение, когда дело закрыто и передается в прокуратуру?» Я честно сказала, что вот пока писала, только и думала о хорошей куриной ножке. Наверное, теперь мне хана. Уволят.
– Ну, ты еще успеешь пожелать мне удачи.
– Удачи тебе.
Пятница, 25 сентября, вечер
Если бы полковник Гнатюк не был так удручен смертью старшего инспектора Николаева, он бы
