ослабевшую хватку пса, он отбросил его и схватился за разорванное горло. Сквозь его зажатые пальцы хлестала кровь. Ничего не видя и пошатываясь, он с диким криком двинулся к краю утеса. Нога его подвернулась на камне, и он нелепо вскинув руки, с пронзительным криком рухнул вниз. Санька, обессиленный, взглянул на распластавшееся на камнях бездыханное тело Марселя и пошел прочь.
К нему подбежала Аленка и, сотрясаясь от рыданий, уткнулась ему в плечо лицом.
— Все, Аленький, успокойся, все нормально, — он прижался лбом к ее лицу. — Мы живы, слышишь, мы вместе!
Санька обнял ее и они подошли к Мухтару. Он тяжело дышал, из ран на его теле, разливаясь по траве, текла кровь.
— Мухтар, милый ты мой песик, держись, — нежно произнес Санька, наклоняясь к нему.
Подсадив Аленку на коня и положив поперек него собаку, он повел Капитана под уздцы.
Потрясенные случившимся, они дошли до домика, войти в который уже не смогли. После того, как в нем случилась беда, он стал им чужим.
Санька подошел к одиноко качавшейся на волнах лодке и положил в нее Мухтара. Затем помог сесть Аленке и, взявшись за весла, стал грести к берегу. Капитан плыл рядом. Аленка, ухватившись за борт лодки, с грустью оглянулась на остров и заплакала. Она прощалась с местом, где они прожили самые радостные дни своей юной жизни. Вернутся ли они когда-нибудь сюда, где они обрели любовь и покой? Встретит ли их еще у водопада выросший Санал? Этого она не знала и мысленно прощалась с островом любви и радости. У нее перед глазами мелькали картины их счастливой жизни...
Они подошли к дому, где их встретил дед Данила. Санька нес на руках Мухтара. Положив собаку на лавку, Санька уткнулся деду в плечо и тихо произнес:
— Прости, деда, Мухтар вот... и Капитана чуть не загнал.
— Где эти? — дрогнувшим голосом спросил дед.
Санька понял его с полуслова.
— Двое в Зубатовом болоте с машиной, а тот с Настиного утеса сорвался, ему Мухтар горло порвал. Если бы не он, то мне бы все... Откуда он только взялся? — вздохнув, произнес Санька.
— Он, гулена, где-то в лесу шастал, но, видимо, беду почуяв, вернулся. Тут я ему и сказал: «Мухтар, хороший пес, беги, беги к Саньке! Там чужой!» Так он клыки обнажил и в стойку. И как рванет в дверь — и поплыл к вам на остров, — дед посмотрел на пса и тяжело вздохнул. — Главное, вы живы, Санек, а на Мухтаре эти раны быстро затянутся. Он живучий.
Аленка склонилась над собакой. Дед подошел к шкафчику и, достав маленькую бутылочку, обработал псу раны.
— Аленушка, неси бинты. Санька, там гриб индийский, процеди быстренько.
Они смазали белой жидкостью раны, и дед бережно перевязал Мухтара.
— Сань, тебя тоже надо перевязать, — сказала Аленка.
— Да ну, и так пройдет, — отмахнулся Санька.
Дед бросил взгляд на его окровавленные джинсы и властно скомандовал:
— Скидывай штаны! И без разговора!
Рана на Санькином бедре сильно опухла, и дед густо смазал ее грибом.
— Ален, перетяни, да потуже.
Аленка перевязала Санькино бедро, смахивая набежавшие на глаза слезы. Потом присела на кровать и, закрыв лицо руками, заплакала.
— Это все из-за меня, — проговорила она, всхлипывая, — в несчастье я родилась и приношу несчастье.
— Ален, ты что? — стал успокаивать ее Санька.
— Аленушка, — погладив ее по голове, сказал дед, — выслушай старика. Не мы, а они пришли к нам со злом и смертью и нашли ее здесь. И хватит об этом. Пусть это останется тайной Кролай-Куля — озера этого. А вы молодые, вам жить надо.
Он взял Аленку за руки и, заглядывая ей в глаза, ласково произнес:
— Аленушка, я как тебя увидел, ты мне сразу женушку мою, Валю, напомнила. Она правнука так и не дождалась, а я хочу его увидеть. Слышишь, Аленушка, нельзя нити рваться.
Он обнял их обоих:
— Родные вы мои...
Вечером, когда Аленка уснула, Санька с дедом присели на завалинку.
— Уходить тебе надо, Санька. Они могут вернуться.
— Могут, деда, только Марсель мне сказал, что с хозяином порвал, тот его приговорил. Но, наверное, ты прав, надо уходить. Прости нас, деда, за все. Жил ты спокойно, а тут...
— Хватит, Санька. Ты запомни, только покойник «живет» спокойно, а за жизнь надо бороться. Хорошо, если рядом есть человек, который тебя поддерживает. Как твоя Аленушка. Ты ее береги: она твоя, как это говорится, половинка. Потеряешь ее, век маяться будешь. Ведь, Санек, людей-то добрых на свете много, да только многие доброту эту в глубинке держат, не выставляют ее напоказ. Это только мразь прикидывается доброй, а добрый, он тебя выслушает и, если поймет, то поможет. Ты вот давеча про милиционера говорил, так вот, чует моя стариковская душа — добрый он. Ты найди его, и он тебе поможет.
— Деда, а как ты здесь?
— Как? Свой век доживать буду, ты не беспокойся. Может, ты вернешься сюда, на радость мне...
Утром Аленка с Санькой попрощались с дедом Данилой. Он прижал их к себе и дрогнувшим голосом сказал:
— Берегите себя!
Санька запрыгнул на Капитана, подсадил Аленку и они выехали со двора. Дед стоял на крыльце, помахивая им рукой. По его щеке скатилась скупая мужская слеза.
Доскакав до дороги, они попрощались с конем.
— Пошел домой, Капитан! Домой! — крикнул Санька.
Конь повернулся и исчез в чаще леса.
Санька с Аленкой шли по трассе и голосовали. Машины пролетали мимо, не останавливаясь.
— Сань, наверное, никто не остановится, придется идти на поезд, — огорченно произнесла Аленка.
— Потерпи, Ален, — Санька снова в надежде махнул рукой.
Мимо промчались темно-синие «Жигули». Санька хотел уже помахать «Камазу», но, заметив в кабине двух девиц, опустил руку.
«Жигули» остановились, потом дали задний ход. Дверца кабины открылась, и из кабины высунулся парень в «варенке».
— Куда вам, Ромео и Джульетта? — улыбаясь, спросил он.
— В Челябинск, — подбежав к машине, выдохнул Санька.
— Садитесь.
Санька с Аленкой разместились на заднем сиденье.
— Только «бабок» у нас нет.
— А я за «дерево» не вожу, я — за интересный разговор. Вы откуда такие загорелые?
— С базы отдыха.
Лицо водителя Саньке было знакомо. «Где-то я его видел, — нахмурив лоб, подумал он, — но где?»
— Да ты расслабься, я не Колчин, грабить не буду, — заметив Санькино напряжение, успокоил водитель.
— А кто это?
