бессвязность, пестрота и, к довершению всего, — хоть разломай себе голову, а ничего не поймешь в этой повести… Прочтите «Кирджали» Пушкина: содержание сходно с повестью г. Вельтмана; но какая простота, безыскусственность, какая непринужденная сжатость и энергия, какая поэзия и как все понятно и уму и сердцу!..' (Полн. собр. соч. в 13-ти томах, т. V. М., 1954, с. 212). 'Северная пчела' отметила: 'В этой повести, изображающей молдаванские нравы, есть несколько превосходных поэтических страниц, как и во всех сочинениях г. Вельтмана, по целое как-то темно, тяжело, как-то недосказано (…>' (1841, № 160, с. 659).
Рассказ был напечатан в газете 'Московский городской листок' (1847, № 8). В нем описана встреча автора с Ильей Лариным, отставным унтер-цейгвахтером, с которым он познакомился в Кишиневе. Вельтман рассказал в 'Воспоминаниях о Бессарабии':
'Читателям 'Евгения Онегина' известна фамилия Ларин. Ларин — родня Илье Ларину, походному пьяному шуту, который потешал нас в Кишиневе. Отставной унтер-цейгвахтер Илья Ларин, подобно Кохрену, был enjambeur[45] и исходил всю Россию кругом не по страсти путешествовать, но по страсти к разнообразию, для снискания пищи и особенно пития между военного молодежью. Не имея ровно ничего, он не хотел быть нищим, но хотел быть везде гостем. Прибыв пешком в какой-нибудь город, он узнавал имена офицеров и, внезапно входя в двери с дубиной в руках, протягивал первому руку и говорил громогласно: 'Здравствуй, малявка! Ну, братец, как ты поживаешь? А, суконка, узнал ли ты Ларина, всесветного барина?' Подобное явление, разумеется, производило хохот, а Ларин между тем без церемоний садился, пил, ел все, что только стояло на столе, и, вмешиваясь в разговор, всех смешил самым серьезным образом. Покуда странность его была новостью, он жил в обществе офицеров, переходя гостить от одного к другому; но когда начинали уже ездить на нем верхом и не обращали внимания на его хозяйские требования, он вдруг исчезал из города и шел далее незванным гостем' ('Пушкин в воспоминаниях современников'. <М.>, 1950, с. 236, 237).
И. П. Липранди писал: 'Помню очень хорошо между Пушкиным и В. Ф. Раевским горячий спор <…> по поводу 'Режь меня, жги меня' <…> спор этот порешил отставной фейерверкер Ларин (оригинал, отлично переданный Вельтманом), который обыкновенно жил у меня. Не понимая, о чем дело, и уже довольно попробовавший за ужином полынкового, потянул он эту песню 'Ой жги, говори, рукавички барановые!' Эти последние слова превратили спор в хохот и обыкновенные с Лариным проказы' (там же, с 268).
Илья Ларин стал действующим лицом романа Вельтмана 'Счастье — несчастье'.
Фрагмент из рассказа напечатан в статье Ю. Акутина 'У истоков Пушкинианы' ('Литературная газета', 1975, № 31).
Для нашего издания отобраны отрывки из 'Ильи Ларина', в которых речь идет о кишиневской жизни.
Произведение опубликовано в № 1 журнала «Москвитянин» за 1848 г. Оно посвящено эпизоду из жизни семейства Варфоломей (см. прим. к отрывку из 'Воспоминаний о Бессарабии'). Повествование основано на действительных фактах. Во время' пребывания в Кишипеве Пушкин бывал частым гостем в доме Варфоломея, посещал устраиваемые откупщиком вечера с танцами. Обычно его сопровождал В. П. Горчаков (см. прим. к отрывку из 'Воспоминаний о Бессарабии'). Поэт писал ему:
Впоследствии Пушкин вспоминал 'пестрый дом Варфоломея' в письме к, Ф. Ф. Вигелю из Одессы (22 октября — 4 ноября 1823 г.). Привлекла его внимание' Пульхерия Варфоломей, он занес ее в свой 'донжуанский список'. В том же письме к Ф. Ф. Вигелю Пушкин шутливо наказывал: 'Пулхерии В<арфоломей> объявите за тайну, что я влюблен в нее без памяти <…>'.
Горчаков вспоминал: '<…> шил в то время в Кишиневе известный своим гостеприимством Егор Кириллович Варфоломей, который, как говорится, жил открытым, домом, был богат или казался богатым, состоял на службе и был членом Верховного совета. Все это вместе взятое давало ему право на так называемое положение в свете. Знаем и помним, что гостеприимство Егора Кирилловича и радушие жены его> Марьи Дмитриевны постоянно сближало с ним многих. Мы с Пушкиным были постоянными их посетителями. Случалось ли нам заходить к Егору Кирилловичу утром, когда он возвращался из Верховного совета, Егор Кириллович непременно оставлял нас у себя обедать; зайдешь ли бывало вечером, так от ужина не отделаешься <…>' (там же, с. 203).
Живя широко, Варфоломей обнаружил, что дела его приходят в упадок и он близок к разорению. Варфоломей 'был властный и жестокий откупщик, который безжалостно притеснял жителей'
В 1824 г. Варфоломей окончательно разорился, был спят с ответственных должностей и затем лишился своего великолепного дома.
Роман был опубликован в 1863 г. как четвертый том эпопеи 'Приключения, почерпнутые из моря житейского'. Так как роман 'Последний в роде и безродный' остался неизданным, то 'Счастье — несчастье' до сих пор завершает известный цикл произведений о русской жизни 1840–1860 гг. Действие романа начинается и кончается в Бессарабии. На его страницах мы вновь встречаемся с лицами, уже знакомыми по «Страннику». Так, эпизод с капитаном Мнкулаем почти повторяет главу CCCVI первого романа Вельтмана.
'Библиотека для чтения' писала: 'Собственно говоря, г. Вельтман не изменился нисколько, не устарел, как иногда бывает с писателями: все тот же юмор, та же внешняя занимательность событий, та же эксцентричность в изображении характеров, тот же фантастический, сказочный элемент в изображении сюжетов, та же легкость рассказа — а между тем новый роман г. Вельтмана почти невозможно читать без снисходительной улыбки' (1863, № 4, с. 110, 111).
'Русское слово' сочло нужным заявить: 'Действительно, в былое время г. Вельтман принадлежал к числу если не капитальных, то по крайней мере очень остроумных писателей; бездна наблюдательности, неподдельный юмор, богатство воображения ставили произведения его на степень тех, которые читаются с истинным удовольствием. <…> Г. Вельтман, как и другие писатели его же периода, совершенно расходится с современными требованиями литературы; он точно не знает, что делается вокруг него…' (1803, № 4. Библиографический листок, с. 8, 9).
