увидеть тебя, коснуться тебя.
Он сделал шаг вперед. Чейн отступила.
— О, не надо столько пылкости, Джорджоль.
— Это не пылкость. Это решительность и мудрость. Ты знаешь, какие у меня к тебе чувства.
— Я знаю, какие они были, но пять лет назад. Пусти, я пойду скажу Келсу, что ты здесь. Он захочет увидеть тебя.
Джорджоль взял ее руку.
— Нет. Пусть Келс возится со счетами. Я приехал увидеть тебя. Пойдем прогуляемся у реки, где мы сможем побыть одни.
Чейн посмотрела на голую руку с длинными пальцами и черными ногтями.
— Время ленча, Джорджоль. Может, после ленча? Ты ведь останешься на ленч?
— Я буду счастлив.
— Я пойду к Келсу. У нас гостит Элво Глиссам. Ты видел его на приеме у тетушки Валь. Я вернусь через несколько минут.
Чейн вошла в канцелярию. Келс поднял голову от стола.
— Джорджоль здесь.
Келс кивнул.
— Что ему надо?
— Он сказал много хорошего об отце. Я пригласила его на ленч.
В окно они видели Джорджоля и Элво Глиссама, которые беседовали под зонтичным деревом. Келс усмехнулся и встал.
— Я пойду поговорю с ним. Мы будем есть на восточной террасе.
— Подожди, Келс. Будь снисходительнее к нему. Он заслуживает того, чтобы с ним обращались, как с любым другим гостем. Давай поедим в Большом Холле.
Келс терпеливо сказал:
— Двести лет ни один ульдрас не переступал порог Большого Холла. Я не собираюсь нарушать эту традицию даже ради Джорджоля.
— Но это плохая традиция, и ее не стоит хранить. Будем брагоразумны.
— Я достаточно благоразумен. Я прекрасно понимаю, почему Джорджоль выбрал именно сегодняшний день. Он хочет силой подчинить нас себе. Но у него ничего не выйдет.
— Я тебя не понимаю! — воскликнула Чейн. — Ведь мы с детства знаем Муффина. Он спас тебе жизнь, рискуя своей. И это абсурд, что он не может пообедать с нами, как любой другой гость.
Келс измерил Чейн взглядом.
— Я удивлен, что ты ничего не понимаешь. Мы живем в Монингвейке двести лет не потому, что ульдрасы разрешают нам это, а потому, что мы сильнее, потому, что мы можем защитить свою собственность.
Чейн проговорила с отвращением:
— Ты выражаешься совсем, как Герд Джемах.
— Чейн, моя наивная маленькая сестричка, ты просто не понимаешь, что происходит.
Чейн с трудом сдержалась.
— Я все понимаю. Джорджоля, Серого Принца, принимают во всех домах Олани. Почему мы не можем принять его здесь, где он вырос?
— Обстоятельства разные, — сказал Келс. — В Олани терять нечего. Жители города довольствуются абстрактными размышлениями. Мы же ауткеры, живущие в сердце Алуана. Нам нельзя ошибаться.
— Но какое это имеет отношение к Джорджолю? Почему мы не можем принять его, как цивилизованного человека?
— Потому что он пришел не как цивилизованный человек! Он пришел, как Голубой из не подчинившихся племен. Если бы он пришел в одежде ауткеров, с манерами ауткеров и без этой дурацкой каски, то есть пришел бы, как ауткер, тогда и я обращался бы с ним, как с ауткером. Но он пришел не так. Он пришел сделать мне вызов, и я его принимаю. Если он хочет пользоваться привилегиями ауткеров, он должен вести себя в соответствии со стандартами ауткеров. Это ведь так просто.
Чейн не могла ничего сказать. Она отвернулась. Келс сказал ей в спину:
— Сходи поговори с Кургешом. Узнай его мнение. Мы пригласили его на ленч.
— Теперь ты действительно хочешь оскорбить Джорджоля.
Келс горько усмехнулся.
— Мы не можем пригласить одного ульдраса, не оскорбив другого.
— Ты же знаешь, какого Джорджоль высокого мнения о себе.
— И ему хочется, чтобы я тоже согласился с его оценкой себя. Я этого не сделаю. Я не приглашаю его сюда потому, что не мы должны приспосабливаться к нему, а он к нам.
Чейн вышла из канцелярии и вернулась на площадку перед домом.
— Келс весь в счетах, — сказала она Джорджолю. — Он извиняется перед тобой и говорит, что увидится с тобой во время ленча. Идем погуляем на реку.
Лицо Джорджоля просветлело.
— Если ты желаешь. Я с удовольствием посещу места моего счастливого детства.
Они втроем вышли к берегу Озера Теней, где Утер Маддук построил ангар для парусных лодок. Элво Глиссам был самим собой, а настроение Джорджоля менялось буквально каждую минуту. Временами он нес светскую чепуху, такой же легкомысленный и обворожительный, как Элво, затем вдруг мрачнел и начинал отпускать колкости, споря с Элво относительно любой мелочи. Чейн смотрела на него, пытаясь узнать, какие мысли бродят в этом узком продолговатом черепе. Она не хотела гулять с Джорджолем одна. Наверняка он был бы слишком настойчив в своих ухаживаниях.
Джорджоль с трудом выносил присутствие Элво и не скрывал этого факта. Дважды он был готов предложить Элво удалиться, но зорко следившая за ним Чейн прерывала эти попытки.
Джорджоль наконец примирился с обстоятельствами и стал совсем другим. Теперь он по-шутовски жалел себя, вспоминая детские годы. Чейн стало как-то не по себе, и она хотела одернуть Джорджоля, но побоялась ранить его самолюбие. Даже спровоцировать его на более драматические и страстные излияния.
Элво Глиссам, надев на себя маску безразличия, выслушивал все эти сентиментальные бредни и терпеливо выносил презрительные взгляды Джорджоля.
Тем временем Чейн думала, как же сообщить, что ленч будет не в Большом Холле. Проблема решилась сама. Когда они вернулись к дому, то стол был уже накрыт на террасе, и поблизости стоял Келс, беседуя с Кургешем и с Джулио Танцем, старостой поселения аосов.
И Джулио, и Кургеш были одеты, как ауткеры.
Кожа их тоже не была выкрашена.
Джорджоль резко остановился, завидев их. Он медленно пошел вперед. Келс поднял руку для приветствия.
— Джорджоль, ты помнишь Кургеша и Джулио?
Джорджоль коротко кивнул.
— Я помню их обоих. Много воды утекло в реке Чип-Чап с тех пор как мы встретились в последний раз.
Он выпрямился во весь рост.
— Настало время больших перемен.
Глаза Келса сверкнули.
— Да. Мы собираемся навсегда прекратить нападения не подчинившихся на наши домены. Это первая перемена. А затем мы выгоним всех не подчинившихся из Алуана, и он весь будет принадлежать тем, кто подписал Договор. Это другая перемена.
— Пожалуйста, только не сейчас говорите об этом! — воскликнула Чейн.
Джорджоль весь напрягся.
— Я не хочу обедать на террасе, как слуга. Мне хотелось бы, чтобы меня приняли в Большом
