Славик прятал пирожки для меня в носках, учебнике, пенале. Мама обнюхивала его и находила источник запаха.
Тогда Славик придумал спускать мне еду на нитке. Он обматывал жесткую, как подошва, подгоревшую тети-Галину котлету ниткой и спускал мне в окно. Пока я ее ловила, котлета несколько раз ударялась об стену дома и проезжала по подоконнику. Но она была невозможно вкусная – в кусках известки и голубином помете. Точно так же Славик мне транспортировал белый хлеб и жареную картошку, привязывая к нитке по одной картошине.
Я питалась на подоконнике, вместе со слетавшимися на крошки голубями и воробьями.
– Ничего не могу понять, почему подоконник со стороны улицы весь в птичьем помете? – удивлялась мама. – Даже на кухне чистый.
На самом деле после нескольких дней усиленных тренировок я наловчилась хватать нитку с первого раза, так что котлета не успевала остыть – верный Славик всегда заботливо мне ее подогревал, умудряясь сжечь с того края, который оставался непрожаренным у тети Гали.
Из секции художественной гимнастики меня все-таки выгнали – за толстую попу под коленками. Мама плакала весь вечер. Я скакала на кровати, где под подушкой был спрятан пирожок с яблоками, кусочек белого хлеба и шоколадная конфета.
Про любовь к детям, или Как испортить «Наполеон»
Мама все-таки сменила работу. Давно собиралась, но все не решалась. Из-за меня. Боялась, что не найдет новую, вот и сидела на старом месте, хотя сил никаких не было. Дело в том, что ей очень не повезло с начальником, хотя обычно ей с мужчинами везет: они в нее влюбляются раз и навсегда. Но этот начальник, Иван Иваныч, маму невзлюбил непонятно почему. Наверное, из-за меня.
Иван Иваныч очень не любил детей. Прямо ненавидел. На самом деле он был несчастный человек – от него ушли две жены, обе по причине беременности не от Иван Иваныча, а от других мужчин. Так что он решил, что он детей не любит. К сотрудницам, которые были матерями, он относился с прохладцей. К матерям-одиночкам, каковой являлась моя мама, очень плохо.
– Не хочу на работу, – говорила мне утром мама. – Мань, покашляешь в трубку?
Это был излюбленный мамин прием. Она часто ссылалась на мое слабое здоровье, когда прогуливала работу. Или шла сдавать кровь, чтобы получить дополнительный выходной, став почетным донором и обладательницей грамоты и памятного значка. Все бывшие начальники всё понимали и знали, что мама отработает прогул, сделав все дела на месяц вперед. Только Иван Иваныч не хотел войти в ее положение.
– Иван Иваныч, у меня дочь заболела, – звонила она начальнику, а я на заднем плане активно кашляла. – Я не выйду сегодня.
– Мне надоело ваше вранье. Чтобы через час были на работе! – кричал Иван Иваныч и влеплял маме выговор за опоздание.
Но однажды случилось так, что я действительно заболела.
– Иван Иваныч, у меня дочь заболела, – позвонила мама начальнику.
– Знаю я ваши штучки! – закричал Иван Иваныч.
Мама шарахнула телефонную трубку, сгребла меня в охапку, засунула в такси и привезла на работу. Она была внешне предельно спокойна, что означало крайнюю степень ярости.
Она довела меня до кабинета начальника, открыла ногой дверь и прервала важное совещание.
Пока Иван Иваныч кричал и размахивал руками, выгоняя меня с мамой из кабинета домой, я успела на него покашлять и несколько раз чихнуть. После этого его сразил зверский грипп, с которым он пролежал в постели почти две недели, и вся контора говорила, что «поделом».
– Ты специально это сделала! Признайся! – кричал на маму вышедший после больничного Иван Иваныч. – Ты специально дочь привезла, чтобы она меня заразила!
– Дурак, – ответила ему мама и ушла.
Некоторое время Иван Иваныч с мамой не связывался. Даже позволял ей прогуливать и уходить в отпуск за свой счет.
Но когда мама позвонила ему в очередной раз и сказала, что дочь заболела ветрянкой, начальник не выдержал.
Сцена повторилась с точностью до деталей. Разница была только в том, что я сидела в кабинете маминого начальника с кляксами зеленки на лице.
Кто ж знал, что Иван Иваныч не переболел в детстве ветрянкой? Никто не знал. В такое даже поверить было невозможно, потому что все-все должны были переболеть свинкой, скарлатиной и ветрянкой.
Главное, что начальник не сразу понял, что у него ветрянка. Думал, что у него… э-э… венерическое. И даже устроил скандал одной даме, с которой у него были отношения. Венеролог долго смеялся и выписал зеленку.
Оказалось, что взрослые болеют ветрянкой не так, как дети, а гораздо тяжелее. Иван Иваныч месяц пролежал дома. Чуть не умер.
И все на работе полюбили мою маму еще больше и передавали для меня шоколадки, конфеты и вафли. Потому что подчиненными Иван Иваныча были в основном женщины с детьми и матери-одиночки, которые никак не могли любить своего начальника и считали, что его бог так наказывает за то, что он детей не любит.
Но мама чувствовала свою вину. И очень переживала. Правда. У нее на самом деле доброе сердце.
Иван Иваныч должен был выйти на работу к 23 Февраля. Женщины готовили праздник малочисленным и оттого вдвойне ценным коллегам мужского пола. Каждая сотрудница должна была принести свое фирменное блюдо. Мама опоздала на распределение блюд, и ей досталось сладкое. Надо было испечь торт.
– Я не умею, – пыталась отбиться она.
– Испеки «Наполеон», – посоветовала секретарша Лариска.
– Я сладкое вообще не умею делать, – честно призналась мама.
– Я рецепт тебе напишу, раз плюнуть, «Наполеон» испортить невозможно. – Лариска написала подробную инструкцию, как печь коржи, как делать крем.
Вечером мама стояла над бумажкой и остервенело взбивала венчиком яйца. А я тогда поняла, что и у самых идеальных поваров и хозяек есть слабые места. У моей мамы таким «местом» были десерты.
Кое-как она испекла коржи, сделала крем. В инструкции было сказано, что торт нужно поставить под гнет, чтобы коржи пропитались. Вместо гнета мама решила использовать себя. Она положила на торт противень и села сверху с книжкой. Когда ей нужно было отойти к телефону или в туалет, она сажала на торт меня. Книжка была интересная, так что мама просидела на торте достаточно долго.
Утром на вытянутых руках она донесла торт до метро, стояла всю дорогу, чтобы доставить блюдо в целости. Но на входе на работу она столкнулась в дверях с Иван Иванычем, который не видел ее и открыл дверь слишком широко. Дверь ударила по рукам, торт упал и развалился. Иван Иваныч даже этого не заметил.
– Ну все! – произнесла моя мама. – Довел!
Она кое-как собрала торт на тарелку, зашла в кабинет Иван Иваныча и плюхнула сладкое месиво ему на стол.
– Вот, полночи на нем задницей сидела. Чтоб ты подавился!
Мама нашла относительно чистый лист бумаги и, размазывая крем, написала заявление по собственному желанию.
Начальник аж задохнулся от возмущения.
Подавился он в тот же день праздничной селедкой под шубой. Да так, что еле отстучали и отпоили. По слухам от бывших коллег, Иван Иваныч больше никогда не ел селедку и «Наполеон» – коронные блюда женского коллектива. И так, кстати, и не женился, поскольку панически боялся появления наследника и детских болезней.
Свадьба в лучших традициях
Вместе с мамой уволилась и ее приятельница, секретарша Лариска, высокая, как гренадер, девица. Мама доставала ей до подмышки. Лариска, несмотря на исполинский рост, любила туфли на каблуках. Ходила на них с трудом, вперевалочку, из-за плоскостопия, но чувствовала себя невероятно элегантной. Лариска в молодости играла в баскетбол, но с большим спортом пришлось расстаться после
