аппарата.
– Вернешься – можешь домой не приходить! – кричала сыну, выскочив за ворота на привычный шум, тетя Мадина. – Голову тебе оторву!
– А он не сможет прийти! – опять хором сообщали мы несчастной матери. – У него мениск.
– Да хоть менингит! Все равно голову оторву! – махала руками тетя Мадина.
Три роскошных кладбищенских тутовых дерева были спилены в один день. Мужчины собрались, взяли электропилы и свалили деревья.
Это случилось после того, как Жорик решил отметить снятие очередного гипса залезанием на самую высокую ветку с самыми большими и вкусными плодами, которая росла, путаясь в электрических проводах.
Каким-то чудом ему это удалось. Он победно поднял руки, не удержался и зацепился за провод, после чего рухнул на землю. Точнее, не на землю, а на одеяло, на котором ковром лежали ягоды.
Жорик лежал и не двигался. Он был белый-белый. Совсем белый. Мы так перепугались, что донесли его до дяди Алика так быстро, как никогда раньше.
Дядя Алик так быстро завел мотоцикл, как никогда не заводил. И даже слова не сказал. Мы тоже боялись лишний раз вздохнуть, потому что в этот раз было совсем не так, как всегда.
Оказалось, что Жорика ударило током. Каким-то чудом он не умер. Правда, в результате падения переломал себе обе ноги и обе руки. Были сомнения насчет позвоночника, но обошлось.
Из больницы мы встречали Жорика всей компанией. У каждого в руках был кулек с тутовником. Мы с Фатимкой нарвали ему ромашек.
– Ах, – выдохнули мы, когда Жорика вынесли из дверей больницы.
С первого взгляда могло показаться, что Жорик замурован в гипс весь – с ног до головы. Приглядевшись, мы поняли, что у него на шее специальный ошейник (дядя Алик ездил в город его «доставать»), который держал мышцы и не позволял вертеть головой. Собственно, и туловищем Жорик не мог вертеть. Даже наши цветы и кульки с тутовником не мог взять – нечем было.
С тех пор Жорик разлюбил тутовник. Деревья спилили. А нам без Жорика было неинтересно находить новые и лазить до самых макушек.
Кстати, Жорик, когда вырос, стал травматологом. Детским. Очень известным и уважаемым в городе человеком. А в деревне так и вовсе легендой. Тетя Мадина очень им гордилась.
Как на фронте
В каждом доме был курятник. Даже у такой плохой хозяйки, какой считалась моя бабушка, поскольку не умела печь пироги, были куры.
– Надо резать курицу, – время от времени сообщала она.
Однажды бабушка решила, что я уже достаточно большая для того, чтобы помогать ей на кухне. На самом деле я не знаю, какими соображениями она руководствовалась, когда сунула мне в руки нож и велела идти в курятник.
– Так, слушай внимательно – напутствовала она меня. – Поймаешь, зажмешь между коленей, голову курицы наверх, за клюв крепко держи, и раз – перерезаешь горло. Только быстро. И не забрызгай кровью сарафан – я его не буду отстирывать!
Я, все еще не веря, что бабушка не шутит, поплелась в курятник. Меня встретил один из двух петухов, который больно клевался. Однажды, когда я хотела выдрать у него из хвоста перо, чтобы воткнуть в панамку и похвастаться перед Фатимкой, петух клюнул меня так, что в глазах потемнело. Я начала размахивать руками и дрыгать ногами, а он не испугался и кружил вокруг меня, наскакивая и норовя опять клюнуть. В мои обязанности входило кормить цыплят пшенной кашей, которую нужно было разминать руками и сыпать понемножку, но я быстро вываливала содержимое тарелки в кормушку и пулей выбегала из курятника.
Сейчас петух топтался на месте, но не нападал. Стоило мне сделать два осторожных шага, как он занервничал, а куры закудахтали.
– Что ты там? – закричала бабушка.
– Бабушка, я боюсь! – закричала я в ответ.
– Что значит «боюсь»? А если завтра война? А если немцы? – возмутилась бабушка. – Лови быстрее вон ту.
Аргумент про немцев был сильным. Я подошла к курице и попыталась ее схватить. В последний момент она выскочила у меня перед носом. Я не удержалась на ногах и упала. Петух начал хлопать крыльями и гонять меня по двору. Курица думала, что я гонюсь за ней, и улепетывала со всех ног. Я бежала следом, спасаясь от петуха. Так мы и бегали минут пять друг за другом, взбаламутив весь курятник.
Наконец в курятник ворвалась бабушка. Одной рукой перехватив бежавшую курицу, она зажала ее под мышкой и крикнула мне:
– Пойдем уже!
Я, подгоняемая петухом, выскочила из курятника.
– Я подержу, а ты руби, – велела бабушка.
– Я не могу, – хныкала я.
– Что значит «не могу»? А если голод? Так и будешь вокруг этой курицы ходить? А если ранение, а нужно вставать и снова в бой? Тоже скажешь – «не могу»! Маресьев без ног по лесу полз! Смог! А ты говоришь – «не могу»! Нет такого слова!
– Но сейчас же не война, не голод, – хлюпала я.
– Мы тоже так думали… – вдруг грустно сказала бабушка, забрала у меня нож и быстро недрогнувшей рукой полоснула по куриной шее.
Она отпустила курицу, и эта безголовая тушка затрусила по двору, быстро перебирая ногами, как будто пританцовывая.
– А-а-а-а! – заорала я что есть мочи. Перепугалась страшно.
– Что ты орешь?
– Почему курица без головы бегает? – кричала я на всю деревню.
– Далеко не убежит, – ответила спокойно бабушка. – Сейчас ее ощипывать будешь.
Запах свежеошпаренной курицы я помню до сих пор. Я сидела со старым полотенцем и мертвой мокрой курицей на коленях и выдергивала по перышку, обливаясь слезами.
– Кто так ощипывает? – учила меня бабушка. – Бери всей ладонью, а не двумя пальцами. Смотри. – Двумя захватами она выдернула половину перьев.
Так я и сидела, вся в соплях, слезах, облепленная перьями, а бабушка рассказывала мне про осколочные ранения, контузии, партизан и землянки, отчего я рыдала пуще прежнего.
Когда бабушка выпотрошила курицу и показала мне желудок, сердце, печень, которые сложила на отдельную тарелку, я была уже в полуобморочном состоянии.
– Ладно, все. Есть будешь? – пожалела меня бабушка.
– НЕТ! – закричала я. – Больше никогда есть не буду!
– Правильно, – спокойно заметила она. – Когда сам готовишь, есть почему-то не хочется.
– А почему про человека говорят, что у него куриные мозги? – спросила я на следующий день, когда бабушка сварила нашу курицу и пыталась заманить меня ножкой. Я сидела за столом сцепив зубы.
– А вот почему, – обрадовалась бабушка. – Она сбегала на кухню, принесла уже сваренную на бульон куриную голову и показала мне. Потом разбила куриный череп ножом и продемонстрировала крохотное ядрышко. – Вот, это и есть куриный мозг. Хочешь попробовать?
– НЕТ!
– Зря. Очень вкусно, между прочим. Только мало. – Она разбила ядрышко, поднесла к губам и, причмокивая, высосала содержимое. – Когда соседи барана будут резать, пойдешь смотреть и помогать. В жизни всякое бывает. Не знаешь, что пригодится. Вот на войне случай был, свинью нужно было зарезать… – начала рассказывать бабушка.
– Бабушка!!! – взмолилась я, потому что тут же представила себе, как бабушка режет свинью.
– Да, с воображением у тебя все в порядке, – прокомментировала бабушка. – А вот с нервишками плохо.
Молодильные яблоки
