Какую дочь я воспитала?
А у меня случились такие понос и рвота, какие были только у моей мамы после марганцовки. Желудок никак не хотел переваривать яблоки с солью и выворачивался наизнанку.
Самое ужасное, что меня тоже никто не жалел, даже бабушка.
– Так тебе и надо, – приговаривала она.
И если Фатимка могла лежать только на животе, я могла лежать только на спине.
Через двое суток тетя Роза разрешила мне, обессиленной и похудевшей, проведать подругу.
– Не могу больше так лежать, – пожаловалась Фатимка.
– У меня хуже было, – ответила я.
– Ну скажи, это ведь самая вкусная вещь на свете?
– Да, – подтвердила я.
А что я могла ответить раненой подруге?
– Только они не молодильные, – уточнила я, – видишь, я же не превратилась в маленькую девочку.
– Просто они неспелые пока, – отмахнулась Фатимка.
Потом, когда Фатимка обрела способность передвигаться, нас отправили с пирогами, курицей и пастилой к Варжетхан просить прощения.
– Ты будешь говорить, – понукала меня Фатимка.
– Нет, ты, – отказывалась я.
В результате мы пришли во двор Варжетхан – гадалка сидела под яблоней, – молча положили дары ей в ноги и, низко кланяясь, пригибаясь и пятясь (в случае с Фатимкой это было оправдано), убежали со двора.
Варжетхан сидела, нахмурив брови, но тряслась мелкой дрожью всем своим необъятным телом.
– Чего это она? – спросила я.
– Наверное, хочет нас в крыс превратить, – ответила Фатимка, – заклинание такое!
Мы бежали домой, поднимая пыль и сбивая сандалии.
А Варжетхан еще долго хохотала и вытирала слезы, потому что очень испугалась и за меня, и за Фатимку.
Лимонад типа ситро
Для меня наступило счастливое время. Мама решила не забирать меня в Москву и оставить у бабушки на целый год. Первого сентября я, совершенно счастливая, пошла в местную школу, в один класс с Фатимкой. Учиться было легко. Я, как и все девочки, ходила в музыкальную школу, пела в хоре и участвовала в смотрах художественной самодеятельности. Бабушка работала.
Однажды мы с Фатимкой сидели, ели пирог и думали, чем сначала заняться – пойти натаскать воды для стирки, отмыть обувь от грязи, перебрать рис или поиграть в дочки-матери. Смысл игры был в том, что та, которой выпадала роль «мамы», заставляла «дочку» делать все домашние дела по-настоящему. На столе лежал свежий номер районной газеты, главным редактором которой была моя бабушка. Там в рубрике «Юмор» она писала о том, что в некоторых зарубежных странах есть добрая традиция отмечать 1 апреля День дурака – говорить людям, что у них вся спина белая, давать смешные распоряжения подчиненным и потом весело смеяться.
– Давай мы тоже отметим, – предложила я Фатимке.
– Давай, а как?
– Как тут написано. – Я постучала по газете. – Ты пока носи воду и мой обувь, а я буду распоряжение писать.
Бабушкиной машинкой я пользоваться умела давно. Быстро вставила два листа с копиркой, проверила ленту, перевела каретку и напечатала: «По случаю праздника зарубежных стран объявляется праздничный концерт с участием гостей из района и областного центра и с лимонадом. Учеников, участвующих в концерте, освободить от уроков для репетиции».
– Ну как?
– Ух ты! – ахнула Фатимка. – А что такое лимонад?
– Типа ситро, – пояснила я. – У нас в Москве так говорят, – добавила я с гордостью.
– А-а-а, – промычала Фатимка. – И что дальше?
– Не знаю, – призналась я.
– Надо в школе приклеить на дверь, – предложила она.
– Увидят, что это мы.
– Тогда давай письмом отправим. Побежим и положим в почтовый ящик директору, а он сам на доску повесит, и никто не догадается, что это мы.
Так мы и сделали. В ящике бабушкиного секретера нашли новый, самый красивый конверт, упаковали письмо, побежали на соседнюю улицу, где жил наш директор Алан Альбертович, и бросили письмо в его ящик. Потом постучали палкой по воротам и спрятались за кустами. Из дома вышел сам директор, забрал письмо, открыл и подпрыгнул на месте, как будто его крапивой по попе кто-то хлестнул.
Дело было в том, что письмо я отпечатала на официальном бланке бабушкиной газеты. А конверт был московский, мама целую пачку привезла, потому что у нас на почте с ними был дефицит. Алан Альбертович увидел столичные марки на белом красивом конверте, официальный бланк и уже ни о чем другом, кроме праздника, не мог думать. Он даже не заметил ошибок, которые я поналяпала в тексте.
Он лично позвонил моей бабушке и всем остальным родителям.
– Гости. Центра. Возможно, Москвы. Концерт. Банты. Белый верх. Занятия. Нет, – хрипел он телеграфным слогом в трубку. Потом он еще раз позвонил моей бабушке и на выдохе спросил: – Слушай, спроси у Ольги, что такое лимонад?
– Это вроде ситро, – ответила бабушка. – А что?
– Гости из центра хотят. В письме написали, чтобы ситро было. Я только не пойму, зачем им этот лимонад-ситро, можно же вино пить, коньяк пить, воду газированную, тархун, наконец! Что, прямо так и ставить на стол? И в рюмки наливать? Они дети, что ли?
– Ты поставь все сразу – и вино, и коньяк, и ситро. Там разберемся, – посоветовала бабушка.
– Это правильно ты говоришь, – обрадовался Алан Альбертович.
Мы с Фатимкой к вечеру совсем приуныли. Вместо прогула, на который рассчитывали, нам устроили большую помывку с обрезанием ногтей, расчесыванием косм и чисткой ушей. Бабушка терла меня волосатой мочалкой, пока я не заскрипела. Фатимка, которая пыталась удрать от материнского гребня, плакала – мать крепко держала ее за волосы, по случаю праздника раздирая колтуны.
На следующее утро мы с огромными бантами, обстриженными под мясо ногтями, взопревшие (бабушка не разрешила мне снять гамаши и надеть белые колготки, потому что «еще холодно, плюс двенадцать, а ты попой сядешь на камень», а Фатимка в кофте под белым фартуком по той же причине), стояли перед школой.
– Давай признаемся, – шепнула Фатимка.
– Нельзя. Поздно уже. Надо до конца. Зато потом будет весело, – держалась я. – Давай, когда придет Алан Альбертович, ты к нему подойдешь и скажешь, что у него вся спина белая.
– Не буду, сама говори, – хныкнула Фатимка.
– Я письмо писала. Не скажешь, ты мне больше не подруга. И жвачку малиновую я тебе не дам.
За малиновую жвачку, которую мама привозила из Москвы, можно было и не такое сделать. Фатимка кивнула.
Тут на школьном дворе появился Алан Альбертович. Он слегка пошатывался, оттягивал пальцами галстук, чтобы хватануть ртом воздуха, и потрясал кулаком кому-то невидимому.
– Алан Альбертович, у вас вся спина белая, – протараторила Фатимка и юркнула за спины школьников.
На школьном дворе вдруг стало очень тихо. Мы с Фатимкой вжали головы в плечи и присели.
Конечно, это знали учителя, родители и даже ученики старших классов. Но нам, девочкам, такого знать не полагалось: Алан Альбертович жил со своей мамой, которую очень любил и которая очень любила его, но Алан Альбертович любил и соседку Елену Павловну, учительницу русского и литературы, которую очень не любила мама Алана Альбертовича и не хотела, чтобы сын на ней женился. Дело в том, что у Елены Павловны была дочка Лианка, но не было мужа, а это считалось позором. К тому же учительница не каждый
