Я не знаю, в какой момент это случилось. Или не помню. Память уже подводит. Даже по Лене я это вижу – вчера рассказывала ей историю, которую она слышала тысячу раз, – про папу, про его смерть. Лена молчала из вежливости, а я не могла остановиться.
Помню, ко мне подошла завуч и попросила провести урок, заменить Андрея Сергеевича. Я согласилась, не спросив, что случилось. Провела урок. Потом отменили педсовет – Аделаида куда-то срочно уехала. Ну уехала – и хорошо.
И только через неделю я поняла, что в школе что-то происходит. В учительской стоит тихий гул, учителя меняют расписание, Нелли Альбертовна бегает злая и уставшая как собака.
– Что случилось? – спросила я у нее.
– Физики месяц не будет, – ответила она.
– Почему?
– Андрей Сергеевич в больнице. Ты разве не в курсе?
– Нет, – честно призналась я, – а что с ним?
– Точно не знаю. Операция.
– И что? – До меня еще не дошла вся информация. – Аделаида ведь тоже вроде физику преподавала раньше.
– Когда это было? – ухмыльнулась завуч. – Она с ним.
– С кем? – я совсем отупела.
– С Андреем Сергеевичем. И не делай вид, что для тебя это новость.
– А-а-а, – промямлила я.
У Андрея оказалась язва желудка. Прооперировали. Нужны были покой, режим и питание. Аделаида приходила на работу нервная, задерганная, всегда раздраженная.
Я не знаю, что тогда у них происходило. Представляла, как он лежит в ее спальне, а она стоит на кухне и варит ему овсянку. Нет, такое даже представить себе было невозможно. Аделаида и кашка были совсем несовместимы.
Я долго собиралась, настраивалась и дрожащими пальцами набрала номер домашнего телефона Аделаиды, точно зная, что она сидит в своем кабинете. Никто не ответил. Я пропустила пятнадцать гудков – считала. Я позвонила на следующий день и еще через день. Или Аделаида запретила ему подходить к домашнему телефону, или он у нее не жил.
И только после этого я поняла, что не знаю, кому еще позвонить.
Мне становилось все хуже, Аделаиде все лучше. Она опять стала сама собой. Работала, вела себя как обычно. Даже нашла замену – учителя физики, пожилого скромного Якова Матвеевича, который извинялся по каждому поводу и без повода и чуть ли не целовал Аделаиде ручки. Оказалось, что Яков Матвеевич когда-то учил физике саму Аделаиду. Потом его уволили по пятому пункту, и он перебивался репетиторством, так что ее предложение поработать воспринял как подарок судьбы. Дети его приняли в штыки, но он улыбался детской, искренней улыбкой, ставил всем пятерки, и они успокоились, решили, что он старый дурачок, а над такими даже издеваться неинтересно.
Я же сходила с ума – не зная и не решаясь спросить, что происходит с Андреем. Боялась показать свою заинтересованность. Боялась саму себя и своих чувств.
Я зашла в учительскую в то время, когда там никого не должно было быть, и увидела Якова Матвеевича, который сидел за столом и разговаривал по телефону. Он не слышал, как я вошла.
– Да, Коробков очень талантливый, хороший мальчик, – говорил кому-то в трубку Яков Матвеевич, – и Илюша Лыков мне понравился. Интересующийся молодой человек. Да, совершенно с вами согласен…
Коробков, Лыков – это были ученики из класса Андрея. Я догадалась, что Яков Матвеевич разговаривает с ним. И слилась со стеной.
– Скорейшего вам выздоровления, – сказал Яков Матвеевич, – всего доброго, извините за поздний звонок.
– Добрый вечер, – поздоровалась я.
– Ой, здравствуйте, извините, что не заметил вас, – засуетился он, – я уже ухожу, не буду вам мешать.
Яков Матвеевич откланялся, еще пять раз извинившись. На столе он забыл папку с личным делом Андрея – видимо, там он и нашел его домашний телефон. Я подскочила к папке и переписала и телефон, и адрес по месту прописки.
Через минут пять он вернулся.
– Извините, я папку забыл. Простите, что побеспокоил, – сказал Яков Матвеевич. И я с радостью его извинила – мне и в голову не приходило, что можно посмотреть в личное дело и узнать, где официально прописан Андрей.
Я подождала еще минут пятнадцать, чтобы удостовериться, что больше никто не придет. И набрала номер телефона, по которому звонил Яков Матвеевич.
Ответил женский голос, молодой и энергичный.
– А можно попросить Андрея Сергеевича? – глухо спросила я.
– Андрюшечка, это опять тебя, – только недолго, пора ужинать! – прокричала женщина в глубь квартиры, но так, чтобы я услышала – пожелание «недолго» относилось ко мне.
– Алле! – Это был голос Андрея. Больной, тихий, но его.
– Здравствуй, – сказала я.
– Добрый вечер. Кто это? – Он меня не узнал. Я тогда чуть не умерла с трубкой в руках. Не узнал. Как такое возможно? Я бы узнала его голос из тысячи, спустя двести лет.
Я испугалась и положила трубку. Сидела с колотящимся сердцем.
– Ты чего тут торчишь? – в дверях появилась Нелли Альбертовна.
– А? – не успела опомниться я.
– С утра купила курицу и забыла здесь. Только дома вспомнила, – устало стала рассказывать она. – Пришлось возвращаться. Не на ночь же ее оставлять. Протухнет, провоняет.
Она рассматривала свою курицу – я только сейчас почувствовала запах.
– Чего ты телефон гипнотизируешь? – отвлеклась она от курицы.
Мне вдруг стало совсем плохо. Я заплакала. Сидела и рыдала, уткнув лицо в колени. Завуч тяжело вздохнула и подсела ко мне, с грохотом отодвинув стул.
– Он дома, живет у матери. Аделаиде он нужен молодой и здоровый. А больные никому на шею не нужны. Она его выкинула, как полудохлого котенка. Считай, в ведре утопила. Теперь мама ему варит кашки и супчики. Только ты мне скажи, тебе оно надо?
– Надо, – всхлипнула я.
– Ну и дура. Вроде смотрю на тебя – девка с головой, умная, родители – врачи, а ты – ни рыба ни мясо. Тухлая, как моя курица. Вроде с характером, только где он – твой характер?
– Не знаю.
Завуч тяжело взяла сумку и ушла, больше ничего не сказав.
Я поехала по адресу, который выписала из личного дела Андрея.
Дверь мне открыла пожилая женщина с молодым голосом.
– Добрый вечер. – Она улыбалась и смотрела приветливо.
– А Андрей, Андрей Сергеевич дома? Я – коллега. Из школы.
– Заходите, заходите, – широко распахнула она дверь. – Андрюшечка, это к тебе, Котечка, иди ужинать.
– Мам, а потри мне яблочко… – раздалось из-за двери.
– Сейчас. Тебе с сахарком или со сметанкой?
– С сахаром.
Потереть на терке яблочко просил Андрей. Котечкой оказался его отчим.
– Привет, – сказала я Андрею.
– Шурик! – обрадовался он, как ребенок.
Я переехала к ним, чтобы тереть Андрею яблочки.
Я тогда очень была похожа на маму. Когда умирал папа, мама проживала каждый день за двоих. Работала, готовила, прибегала к папе в палату, сидела с ним, держа за руку, ночевала в сестринской,