– Ага, – ответил парень.
– Уже уехали?
– Нет, это «скорая» уехала… ребят не взяла… сказала, чтобы на грузовике отправили… Я позвонил в гараж, а дежурный меня послал…
– А где следователь?
Парень оторвал руки от головы, посмотрел на Федю покрасневшими глазами и сказал:
– Наверх полез с экспертом, сказал, осматривать надо…
– Когда это случилось? – спросил Федя.
Но парень в ответ только застонал и снова обхватил голову руками.
В трубе было теплее, чем на улице, но тянул ужасный сквозняк, от которого даже воротник куртки приподнимался.
Федя повернулся спиной к сквозняку и остолбенел, удивившись тому, что раньше этого не заметил. На арматурных прутьях в разных позах лежали четыре трупа. Он присмотрелся к ним, и ему стало не по себе. Перед ним были те парни, с которыми он ехал в автобусе. Ближе других лежал крепыш. Долговязый так же, как и в автобусе, лежал, вытянув вперед ноги. Парень с родинкой на щеке был брошен на четвертого, лица которого не было видно.
Внучек не мог объяснить, как могли парни, ехавшие с ним в одном автобусе, вдруг оказаться здесь, на арматурных прутьях. Он незаметно ущипнул себя за бедро и почувствовал боль. Значит, это не сон. Это успокоило, и, чтобы как-то объяснить случившееся, он мысленно принял единственную правдоподобную версию: сном была его поездка в автобусе.
Убедив себя в том, что он не шизик, Федя спросил парня, который продолжал качать головой из стороны в сторону:
– Кто их так оставил?
– «Скорая», – ответил парень, не переставая качаться. – Вытащили из лифта и сказали: грузовик надо…
– А вы, – спросил Внечек, – тоже из бригады?
Обращение на «вы» заставило парня прекратить качания. Он вдруг разглядел во Внучке не случайно забредшего в трубу зеваку со станции, а человека, который имеет право задавать вопросы и, может быть, каким-то образом объяснит все, что здесь произошло. Всхлипывая, он заговорил:
– Колька мне сказал, чтобы я рабочее место убрал… Мы поругались… Вообще-то, мы еще вчера поругались, а сегодня он начал до меня докапываться, пытался меня прижать… Я сказал ему, что он жлоб и я с ним в одном лифте не поеду. А он мне: я, мол, лифт внизу оставлю, и ты будешь спускаться по лестнице… Я остался… Но я ничего не делал, я только ждал, пока они спустятся, а потом услышал, как трос оборвался. – И парень кивнул головой в сторону кабины лифта, которая на первый взгляд нисколько не пострадала от падения с двухсотметровой высоты, если не считать того, что кронштейн, на котором она держалась, был вырван с мясом… Вырвать его специально, конечно, ни этот парень, ни кто-нибудь другой не могли, поскольку для такого рывка был необходим целый паровоз или на худой конец трактор.
К шуму калорифера неожиданно добавилось легкое поскрипывание. Оно становилось все явственнее, и через минуту на лестнице, что была сбоку шахты, стал виден спускающийся эксперт горотдела Нефедов – тучный мужик предпенсионного, по милицейским нормам, возраста. Он держался рукой за сердце.
– Кто там? – спросил Федя.
Но Нефедов не ответил. Он тяжело дышал, и прошло несколько минут, прежде чем выдавил:
– Толстых, он дальше полез, а я уже не мог. Чуть не умер… еще бы один труп был… Я Сене отдал аппарат и вспышку… Сеня сам все сделает, а меня увольте… Сколько раз за двадцать лет на происшествия выезжал, а такое впервые…
Из сказанного Нефедовым Федя понял, что на происшествие прибыл Семен Толстых – самый молодой следователь городской прокуратуры, парень, еще не вкусивший в достаточной степени романтики следствия и не шарахавшийся от происшествий, как это делали его более опытные коллеги. Разумеется, только он мог полезть по лестнице на двухсотметровую трубу. Толстых, скорее всего, и достанется уголовное дело по факту гибели трубокладов. Что ж, прекрасно, с Семеном у него хорошие отношения. Как все фанатики работы, они давно заметили друг друга в соответствии с поговоркой: рыбак рыбака…
А дело будет не простое… гнилое дело… Сейчас большие и маленькие начальники начнут валить все друг на друга. А как же иначе? Четыре человека погибли. Это не взрыв угольной пыли на станции, после которого кочегары ходят с опаленными ресницами. Может быть, поэтому они и придумали таким взрывам нейтральное название «хлопок», далекое от шума, огня, разрушений, жертв и близкое к безобидным бенгальским огням и новогодним хлопушкам.
Роль Феди в этом расследовании будет зависеть от того, обнаружатся ли в первичных материалах признаки, по которым он и его начальство смогут судить о необходимости непосредственной работы по делу или вообще передачи дела по подследственным в КГБ. Впрочем, Федя за всю свою пятилетнюю практику не помнил, чтобы такое случилось. Чаще всего бывает так: определившись, что в происшествии нет руки «супостата», опер тихо отходит в сторону. Правда, иной раз и в случае отсутствия означенной руки он продолжает параллельное расследование, но это бывает, когда дело уж очень громкое и надо показать общественности, что на его раскрытие брошены все силы, в том числе и КГБ.
Тем временем Нефедов окончательно отдышался и рассказал, что произошло. Оказывается, «бригада поднялась наверх и работала до четырех часов утра… Перед самым концом смены у бугра, – кивок в сторону лежащего на прутьях крепыша, – с одним из строителей, – такой же бесцеремонный кивок в сторону парня, сидящего на ящике, – произошла ссора…»
– Да не было никакой ссоры, – включился в рассказ парень.
– Помолчи, – сказал ему Нефедов и продолжал: – Он не поехал с ними на лифте, а те четверо сели в лифт и стали спускаться… Потом этот якобы услышал удар… Но я не верю: невозможно оттуда что-либо услышать… Он попытался вызвать лифт, но ничего не получилось. Тогда он спустился по лестнице, увидел, что кабина оборвалась, и пошел звонить в «скорую»… А те приехали на своем «уазике» и даже брать их не стали…
– Ага, – подтвердил парень, – не стали, грузовик нужен… Это все специально кто-то подстроил: лифт не может оборваться, если он начинает падать – ловилки срабатывают. Сколько раз уж так было…
– Идите домой, – сказал ему Федя.
– Не-е, – ответил парень, – меня следователь допросить должен, я ему все скажу… Я не виноват, я сам не знаю, как все получилось, но лифт не должен был оборваться…
– Э-эх, – сказал Нефедов, за свои двадцать лет работы экспертом перевидавший всякого, – у нас всего не должно быть, а куда ни сунься – есть.
– Ну не виноват я, не виноват, – сказал парень и снова обхватил голову руками.
– Следствие разберется, – сухо ответил эксперт.
– Ага, разберется, – всхлипнул парень, – разберется…
– Разберется, – строго повторил эксперт и пригласил Внучека отойти в сторону. – Врет, – зашептал он Феде, – я по глазам вижу… Сколько людей угробил, сопляк…
Федя пожал плечами и ничего не ответил, понимал, что эксперт втягивает его в разговор, желая узнать оценку случившемуся и причину, по которой тут вдруг появился кагебешный опер. Не получив ответа, Нефедов попросил у Внучека закурить, а не получив сигареты, ушел на улицу стрельнуть таковую у кого- нибудь из идущих на смену строителей.
Прошло еще четверть часа, прежде чем Федя услышал тот же скрип и перед ним предстал Толстых. Он был в куртке нараспашку, на груди болтался фотоаппарат Нефедова.
– Майку, наверное, отжимать можно, – сказал Семен вместо приветствия, не удивившись тому, что его встречает Внучек, и стал искать по карманам платок. Платок нашелся не сразу. Семен вытер им лицо и поморщился: – Знаешь, под конец ноги сводить стало…
– Что случилось? – перебил его Федя.
– Пока непонятно… На отметке сорок метров болтается конец троса с кронштейном. Я его сфотографировал… А где Нефедыч?
– Пошел стрельнуть закурить.
– Случай, ты понимаешь, казусный, – шепотом сказал Семен. – Место происшествия надо с понятыми
