полагая, наверное, что так его аргументы будут весомее. Он сказал, что в органах работают честные и принципиальные люди. И раз уж им вдруг стало известно, что в той истории он был прав, они не могли пройти мимо этого равнодушно. Ведь решалась судьба молодого человека, без пяти минут выпускника вуза, и они, конечно, вмешались, но, разумеется, так, что Федя не заметил этого вмешательства…
Разговор продолжался в том же духе, но Федя чувствовал, что ведется он вовсе не для того, чтобы убедить его: вот, мол, какие мы хорошие.
Так и оказалось. Данилов стал медленно подводить Федю к мысли, что органы ничего не могли бы сделать, если бы не помощь простых советских людей, которая осуществляется…
Краска бросилась Феде в лицо: он понял, куда клонит Данилов, но и Данилов, увидев Федину реакцию, не стал смягчать момент.
– Да-да, – сказал он, – я имел в виду именно то, о чем ты сейчас подумал. Кстати, а сам-то ты как к этой работе относишься?
Он сказал «к работе», а не к деятельности или помощи… Вопрос был, как ловушка с двумя входами, но и тот и другой входы вели в одно место. Скажи, что относишься плохо, – это не так; скажешь, хорошо – значит, вроде как согласен, а Федя вовсе не был согласен и поэтому пошел напрямик.
– Работа эта, наверное, нужна, но я для нее не гожусь…
– Почему? – спросил Данилов и всплеснул руками так, будто Внучек обманул его в лучших чувствах.
– Я уже выбрал свою профессию, она мне нравится, и я не могу менять ее на другую…
– Ну вот, – искренне огорчился Данилов и от досады хлопнул себя по колену ладонью, – а ведь это так, это правда, но не вся… Ведь ты отклоняешь мое предложение (тут он перегнул палку, никакого предложения не было) потому, что боишься не работы…
– Я ничего не боюсь, – сказал Федя, но Данилов его не услышал.
– …боишься не работы, а того мнения, которое сложилось об этой работе… Ну как же, они со стукачами водятся…
Данилов, сам того не ведая, попал в точку, и с этого момента разговор пошел в живом ключе, без штампованных фраз о необходимости и нужности работы органов…
– …так ведь?
– Так, – ответил Федя.
– Так, – повторил Данилов почти радостно, – действительно позорное и помойное занятие, и пусть им занимаются те, кто к нему расположен, а мы останемся в стороне и будем чистенькими.
– Да нет, – стал оправдываться Федя, – я не это хотел сказать… Просто я уже определился в жизни.
– Федя, – как старому другу, положил ему руку на плечо Данилов, – к чертям дипломатию! Ты понимаешь, почему я обращаюсь к тебе.
– Нет.
– Да я просто не могу обратиться с таким предложением к другим.
– Почему?
– У них нет твоих качеств.
– Каких качеств?
– Таких… Вот ты говоришь, что работа эта грязная и помойная.
– Я так не говорил!..
– Вслух не говорил, но про себя подумал.
– Да не думал я, – вяло отмахивался Федя.
– Другой на твоем месте бил бы себя в грудь, – не слушая его, говорил Данилов, – уверял бы в том, что всю жизнь мечтал работать в КГБ, но здоровья, мол, не хватает, а ты ничего такого не сказал. Это во- первых. А во-вторых, сам понимаешь, я этого разговора не завел бы никогда, если бы давно к тебе не присматривался. Есть профессии, которые требуют от людей определенных качеств, и есть люди, которые такими качествами обладают… но не знают об этом. Я – профессионал и вижу, что у тебя есть задатки, вижу, что ты из себя представляешь, а ты этого не осознаешь… Я ведь знаю, если родина скажет тебе, что она в опасности, ты первый пойдешь туда, куда она прикажет… Можешь считать, что такой момент наступил.
– Да я… – начал было Федя.
– Я предлагаю тебе подумать, – по-прежнему не слушал его Данилов, – подумать и решить. У тебя задатки разведчика.
– У меня? – чуть не захлебнулся Федя.
– У тебя! – уверенно подтвердил Данилов. – Понимаешь, все мы воспитывались на дурных фильмах о шпионах и тех, кто их выявляет, и не мыслим себя на их месте. Думаем, что тот мир не для нас, там работают какие-то особые люди. Ерунда, там такие же люди, как мы с тобой, и ко всем им когда-то так же обращались мои коллеги, и они так же, как и ты, таращили глаза, удивляясь этому, поскольку никто из них никогда не думал, что может работать в органах…
– Но я ничего не умею, – сказал Федя.
– Ты многое умеешь, – возразил Данилов, – но сам этого не знаешь. У тебя сколько рабочих на участке, тридцать?
– Тридцать два…
– Тридцать два, – как эхо, повторил Данилов. – До тебя это был самый беспокойный участок в цехе, ни один мастер там не приживался, а пришел ты – и все наладилось… Главное и в твоей настоящей, и в творческой будущей работе не умение скакать с вагона на вагон, стрелять и уходить от наружки… Главное – уметь ладить с людьми, разными людьми. Теперь ты понимаешь, почему в органы не берут тех, кто сам туда просится…
И дальше Данилова опять понесло, и он заговорил так, как говорят политработники, и все аргументы его сводились к одному короткому «надо».
– В прошлом году, – перебил его Федя, – к вам на работу взяли Несмеянова. У него тоже есть необходимые качества?
– Несмеянов – комсомольский работник, его рекомендовал обком партии… Это хорошо, что ты задал такой вопрос, ты многое, значит, понимаешь, но мы замнем это для ясности. Не такими определяется лицо органов…
И Данилов стал защищать честь мундира, ссылаясь на надоевшие всем уже тогда аргументы. Но он не фальшивил, как в то время делали многие, он верил в то, о чем говорил, и это делало ему честь…
Федя ничего не сказал в тот раз Данилову, обещал подумать, но он все решил уже тогда, уже тогда понял, что в его судьбе наступает перелом, которого он почему-то в глубине души ждал. Данилов лишь помог проявиться тому, что уже созрело в нем, в том числе и легкой неудовлетворенности своей работой, несмотря на то, что работе он отдавался весь, с участком сросся так, что даже увольнение пьяницы слесаря Шиманского, прогулы которого стоили Феде не одного нагоняя от начальства, воспринял, как разрыв с приятелем.
Однако сомнения в правильности своего шага не оставляли его вплоть до второй встречи с Даниловым и даже потом, когда он дал согласие и уехал учиться «на шпиона», как шутила Наталья.
А вот Данилов нисколько не сомневался, что Федя согласится. Почему он был уверен в этом, Федя понял позже, когда сам стал искать в массе молодых специалистов возможных кандидатов для работы в органах.
В ту вторую встречу Федя сказал Данилову:
– Если кто и ошибался в выборе, то не я, а – вы, потому что вы знаете, что предлагаете мне, а я покупаю кота в мешке.
– Вот поэтому я тебе и предлагаю, – ответил Данилов. – Я не сомневаюсь в тебе, а если и сомневаюсь, то самую малость, потому что чужая душа – все-таки потемки и никому не дано постигнуть ее до конца, в том числе и тем, кому эта душа принадлежит…
Через два дня Федя вновь поехал к Хуснутдинову.
Водитель отделенческой машины Витя Бодров в армии возил командира саперного полка. В запасе Бодров находился всего полгода и поэтому, когда к нему обращались по фамилии или даже по имени, отвечал: «я», а когда говорили: едем, отвечал – «есть».
