Он заменил старого водителя, ушедшего в «стервис».
Работой своей Витя был недоволен. Одно дело возить комполка и быть его личным шофером и денщиком одновременно. Другое – водитель оперативной машины. Здесь у тебя несколько беспокойных хозяев, выезды и маршруты которых непредсказуемы. Ты только приедешь с одним и собираешься сделать машине мелкий ремонт, как выясняется, что надо ехать куда-то с другим опером, а потом опять с первым. А когда опера не пользуются машиной, то ее выпросит для себя секретарша, то есть завканцелярией, и так без конца, и не только по городу, но и в районы, да в любое время года, да в любую погоду… Кто, кроме сотрудников КГБ, поедет в самую грязь в соседний район только для того, чтобы встретиться там «с людьми», как будто в Каминске «людей» для встреч нет?.. В общем, всем этим Витя крайне недоволен и считает, что совершил ошибку, продав себя в КГБ, тогда как его друзья возят иное городское начальство на охоту и сами при этом чувствуют себя вторыми после начальников людьми.
Правда, обо всем этом Витя, несмотря на свою молодость, вслух не говорил, но молчание его красноречивее было всяких слов.
– Что, брат, – говорит ему Федя, когда машина выезжает за ворота и минует оживленный перекресток, на котором отвлекать водителя разговорами никак нельзя, – служба не ахти?
– А-а, – тянет Витя неопределенно.
– Но ты крепись, а то совсем худо будет. К службе привыкнуть надо… Привыкнешь, осмотришься, увидишь, что твоя служба нужна людям, – все станет на свои места, а нет – лучше искать другую работу.
– Да я понимаю, – говорит Витя, хотя видно, что ни черта он не понимает, что ему с первого дня надо было это разъяснить. Но шефу не до него, шеф слишком долго проработал рядом с большим начальством, а оно кадровые вопросы решает быстро и просто: «Мы никого не держим… Не хотите служить – пишите рапорт».
Меж тем миновали железнодорожный переезд и выехали на бетонку, вдоль которой располагались небольшие строительные организации, никакого отношения к ТЭЦ не имеющие. Когда-то они прилепились к станции, чтобы не тянуть далеко теплосети. Теперь – стали помехой для нового строительства, потому что занимали место будущего энергоблока и не давали Хуснутдинову развернуться. Возникла патовая ситуация. Хуснутдинов не мог переместить их сам, а организации на перемещение не имели средств…
Проехали спецкомендатуру и остановились у крыльца СМУ.
Федя поднялся на второй этаж.
– Шариф Шафутдинович заняты, – сказала Феде секретарша с явным удовлетворением, – у него совещание… – Она питала к Феде неприязнь, но не обычную неприязнь как к сотруднику КГБ, порожденную временем, а неприязнь женщины, которая ревнует всех к предмету своей страсти.
«Опер не должен позволять на себе кататься», – вспомнил Федя одну из шутливых курсантских заповедей и решил уесть Агнессу Васильевну.
– Я подожду, – сказал он, – у начальника спецкомендатуры. Номер у вас на столе…
Федя задел самое больное место Агнессы Васильевны. Ей всегда меньше всего хотелось выполнять чьи-либо просьбы. А тут попробуй-ка не выполнить. Женская интуиция подсказывала ей, что этот тип, несмотря на приветливую улыбку, может быть опасен. Он никогда не приезжал просто так. Его, хотя и без особой радости, всегда принимал Папа, и Папа будет недоволен, если встреча не состоится по ее вине, вдруг кагэбешник приехал с чем-то полезным для Папы…
Федя спустился вниз и прошел в здание спецкомендатуры. Начальника не было, но это тоже устраивало Федю: телефоны начальника и дежурного из экономии были запараллелены.
В дежурке спецкомендатуры сидел младший сержант, которого Федя однажды уже видел в райотделе, он, видимо, подменял дежурного, поскольку дежурными «ходили» офицеры.
– Как оперативная обстановка, коллега? – спросил Федя после приветствия.
– Все нормально, тащ капитан, – ответил сержант и зарделся от слова «коллега». Он тут же бросился вытаскивать из-под стола второй стул, поясняя, что спрятать его туда приказал начальник, чтобы посторонние не приходили сюда и не точили лясы с дежурными. Потом объяснил, что в горотделе всех офицеров собрали на совещание и он подменяет дежурного, а вообще-то работает в патрульно-постовой службе.
Федя поблагодарил за стул, любезно предоставленный младшим сержантом, но долго сидеть не пришлось. Зазвонил телефон, и женский голос попросил пригласить Федора Степановича.
Прощаясь с младшим лейтенантом, Федя пожелал ему спокойного дежурства и спросил, как его зовут.
– Валера, – ответил тот, а потом добавил: – Смирнов.
– Ну, до встречи, Валера Смирнов, – сказал Федя, совершенно не предполагая, что скоро они действительно свидятся.
Хуснутдинов встретил Федю, как родного брата, встал, пошел навстречу, картинно раскинув руки.
– Чем интересуются спецслужбы? – спросил. Федя, так же, как и Хозяин, раскинув руки в стороны и в том же духе, ответил:
– Шариф Шафутдинович, вам бы в КГБ работать, вы с порога поняли, чем интересуются спецслужбы.
– Ну нет у меня столяров, нет… запили… Я же дерево дал? Дал… Пусть они сами пошевелятся, а то у нас все готовы на чужом горбу в рай въехать…
– А ведь ты не прав, Шариф Шафутдинович, – сказал Федя в стиле тех надписей на майках, которые уведомляли, что «Егор не прав», – ой как не прав… Я знаю, что Хуснутдинов дал дерево, но дело в том, что два ваших лучших и единственных столяра отсутствуют на работе, запили якобы… Да не запили они, а, по непроверенным данным, квартирку обустраивают кому-то…
– А вот это ты зря, – грозно сказал Хуснутдинов, – это прямо сталинизм какой-то… КГБ за каждым шагом следит, кто где работает, кто кому квартиру отделывает… Так?
Хуснутдинов шел ва-банк. Но Федя-то понимал – это блеф. Хозяин, как курица-мать, уводит коршуна Внучека от своего цыпленка.
– Избави Бог, – сказал Федя, сделав вид, что чуть смутился от натиска Хозяина, – но мне стыдно, что уже неделю трубоклады не могут отправить погибших домой, и все потому, что где-нибудь кого-нибудь нет… То патологоанатома, чтобы сделать вскрытие, то столяров, чтобы сделать гробы и ящики, потому что без первых их в больнице не выдают, а без вторых на железной дороге не примут… А завтра выяснится, что в субботу-воскресенье товарная станция не принимает, а в понедельник еще что-нибудь случится…
– Ну да, – продолжал перечень Хуснутдинов, – а потом Первое мая…
– Да не в Первом мае дело, – устало сказал Федя.
– Где работают столяры? – закинул удочку Хуснутдинов.
– Ну откуда мне знать, – ответил Федя, – у нас на дворе не сталинские времена…
– Все, сегодня же начнут, я лично проверю.
– Шариф Шафутдинович, – польстил ему Федя, – уж пожалуйста…
– Все будет нормально… – Провожая Внучека до дверей, он вдруг спросил: – А зачем тебе все это нужно? Боишься, что опять массовые беспорядки начнутся, а ты тут вроде как за безопасность ответственный?
– Не знаю, – честно признался Федя, – наверное, когда вот-вот обрушится мост, кто-то должен встать под него.
– Э, брат, – сказал Хуснутдинов, – когда рушится мост, сделать что-либо нельзя, только себя погубишь… – И покачал головой.
Что означали эти покачивания, Федя не понял, несмотря на всю свою оперативную подготовку.
В приемной, сказав секретарше: «До свидания», Федя не мог не заметить, как подавила она в себе открыто враждебный взгляд.
Ничего не поделаешь. За столом в приемной сидел как раз тот цыпленок, которого спасал Папа и в квартире которого два лучших и единственных столяра СМУ делали встроенный шкаф.
В отделении его ждал шеф.
– Как идут дела с расследованием на станции? – спросил он.
