Впрочем, бесцеремонность ее объяснялась просто. За ее спиной стоял хозяин. Он радостно улыбался и говорил:
– Я ей говорю, что ты вечером уходишь, а она, а она…
– Куда это мы собрались вечером? – спросила Магда.
– Потом поговорим, – ответил Федя.
На этот раз за столом под навесом собрались только четверо, поскольку пара пожилых отдыхающих уже уехала домой.
Федя сидел рядом с хозяином. Магда и Тамара – напротив.
– Давай, Володя, – сказал хозяин, – наша взяла.
– Ага, ваша, – не преминула подколоть хозяина жена, подмигнув Магде, совсем забыв, что она кавказская женщина.
Хозяин разлил водку в четыре маленьких граненых стаканчика и произнес коротко:
– Пусть земля ему будет пухом.
Федя, помня о том, что сочетание жары и водки может дать ему повторение головных болей, пригубил. Но хозяин, уже расправившийся со своим стаканчиком, заорал:
– До конца, до конца…
И Феде ничего не оставалось, как выпить.
– Вот это по-нашему, – удовлетворенно произнес хозяин.
– По-твоему, – не сдержалась Тамара. Молча закусили. Хозяин разлил остатки.
– Упокой его душу, – сказала Тамара, все молча выпили и засопели.
Хозяин, посидев немного, вдруг всхлипнул и произнес:
– …Такого парня, и-эх…
– Ну, ну, – вмешалась Тамара.
– А их не нашли? – спросила Магда.
– Кто их будет искать, – сказал хозяин.
Федя, который от выпитого захмелел, еле сдержался, чтобы не рассказать присутствующим о тех, кто убил Мишку. У него даже рот открылся, чтобы… Но в последний момент тормоз, что сидел в нем со времен службы у Капризной дамы Безопасности, сработал, и слова застряли в горле.
– А Володя наш, – неожиданно сменила тему разговора Магда, – тут женщину завел.
– Да ну, – искренне удивился хозяин.
– А то вы, Борис Михалыч, не знаете, что все мужчины одинаковы.
– Ну уж нет, – ответил хозяин, – я, например, своей жене ни разу не изменил за всю жизнь… ни разу, правда, Тамара?
– У тебя другая страсть, – ответила ему жена, выхватывая у хозяина из рук неизвестно откуда появившуюся бутылочку от импортного пива, наполненную прозрачной жидкостью. – Ты что, собираешься всех этой гадостью потчевать?
– Ну помаленьку, – сказал хозяин и потянулся за бутылочкой. Тамара, высоко подняв ее над головой, встала из-за стола и пошла в дом. За ней, как теленок за ведром с молоком, мыча потянулся хозяин.
Федя и Магда остались под навесом одни.
– Где твой сын? – спросил Федя, чтобы опередить вопрос, который собиралась ему задать Магда.
– На пляж ушел с соседями.
– На пляже в жаркий день хорошо…
– Хорошо, – утвердительно произнесла Магда, – не то что некоторым. Ты что, уезжать собираешься?
– Кто тебе сказал?
– Никто, сердцем чую…
– Чувствительное у тебя сердце.
– Не то, что у некоторых.
– Магда, – обозлился Федя, – ты мне скажи, чем я тебе насолил?
– Ничем.
– Ну тогда к чему вся эта злость… Стоит ли переживать, все мужчины одинаковы, уедет один, приедет другой, какая разница…
– Ду-урак.
– Ну вот, за мои же сухари и я же – дурак.
– При чем тут сухари? – не поняла Магда.
«Где с твоим провизорским образованием понять, при чем тут сухари», – подумал он, а вслух сказал:
– Магда, ты чего ко мне привязалась? Я тебе обещал что-нибудь и не выполнил своего обещания? Или дал понять, что…
– Ага, – перебила его Магда, – скромника из себя строил, а вчера ночью через забор возвращался.
– Ужасающий пример нескромности, – съязвил Федя, – перелез мужик через забор.
– При чем тут забор, – возмутилась Магда, – ты же у женщины был.
– А ты что, мать родная мне, чтобы переживать по такому поводу?
– Мать! – в запальчивости ответила Магда.
– А раз мать, – неожиданно для себя произнес Федя, – помоги мне в одном деле. Поможешь?
– Помогу, – с готовностью ответила она.
– Письмо я тут одно написал, а надежды, что оно дойдет до адресата, нет. Сможешь отправить его?
– Конечно, смогу, давай письмо.
– Письмо очень личное, его нужно будет отправить только в том случае, если со мной что-нибудь случится… Понятно?
– Понятно, давай письмо.
– Письмо я оставлю на кровати в своей комнате… Если я завтра не появлюсь, ты его бросишь в почтовый ящик в городе, для верности на главпочтамте. Лады?
– Лады.
– Ну тогда до свидания.
Федя поднялся из-за стола и ушел в свою каморку без лестницы.
В комнате было прохладней, чем под навесом. Он лег на кровать, и глаза его закрылись сами собой.
Времени до встречи оставалось три часа, но Федя уже совсем извелся и решил не ждать. Он принял душ, оделся, сложил все вещи в сумку, бросил на кровать конверт с письмом Юнакову и вышел на крыльцо.
Во дворе никого не было. Он сунул ключ от комнатки под крыльцо, в условленное место, о котором два часа назад рассказал Магде, и пошел из дома. Пес, мимо которого он проходил, не то что ухом не повел, даже глаза не открыл.
Разумеется, он не пошел к универсаму, а двинулся к морю, где долго стоял у парапета возле гостиницы «Приморская» и смотрел на пляжи внизу с купающимися и загорающими людьми, на скользящие по блестящей поверхности воды катера, на единственный пароход на горизонте, уходящий, быть может, в Турцию или Грецию; на красное, опускающееся в море солнце – смотрел пока в глазах не запрыгали блики, и он перестал вообще что-либо видеть.
Потом он пошел гулять по аллеям набережной мимо гостиниц, ресторанов, кафе, фотографов, снимающих отдыхающую публику на фоне беседок с куполообразными крышами, ребятишек, торгующих мороженым рядом с беседками, мимо шашлычных, из которых исходили запахи специй, дыма и жареного мяса, киосков, продающих газеты и всякую, курортную и некурортную, всячину.
И этот город с его жителями, большими и маленькими, отдыхающими, богатыми и бедными, с новыми рекламами и старыми плакатами, с объявлениями в стиле «а-ля Америка двадцатых годов», с хулиганами, мошенниками, рэкетирами и проститутками показался ему родным и близким, словно он родился здесь, вырос здесь и не собирался куда-либо уезжать.
В восемь часов он был рядом с концертным залом, где добрая тысяча слушателей вокруг зала бесплатно
