думаю.
– Ну давай! Убеждай меня!
– У подразделения «Маджонг» есть своя школа. Меня послали туда на последний семестр – это большая честь. И там произошло одно недоразумение. Благодаря этому я узнал кое-что, что мне знать не положено. О Гонконге.
– Что за недоразумение?
– Как-то после обеда мы пошли плавать. Несколько учебных классов. Потом в раздевалке я надел чужую куртку. Она выглядела точь-в-точь как моя. Мы замешкались, я боялся опоздать на занятие – расписание было жестким, а наказания строгими. Я не заметил, что на куртке другая идентификационная карточка доступа. – Он провел рукой по лбу, словно пытаясь призвать воспоминания. Диана заметила, что его лоб в поту. – Там были сотни студентов, преподаватели не могли всех нас упомнить. Они просто смотрели на карточки-бирки. Подумай, какой запоминающейся делает тебя твоя, например, куртка. С надписью на спине «Я люблю моих сирот», с этим большим красным сердцем… если кто-нибудь из твоих друзей увидит это, ему даже не нужно будет смотреть на твое лицо, он сразу поймет, что это ты.
– Думаю, такое возможно.
– Ну вот, такое со мной и случилось. Я бежал по коридору, когда в двери появился офицер и закричал на меня. Он был разъярен: почему, мол, я опаздываю, и так далее. Он затолкал меня в аудиторию. Свет был уже погашен – там демонстрировали слайды; если бы освещение было нормальным, возможно, этого и не случилось бы. Но все уже началось.
– Что началось?
– Лекция. О будущем Гонконга. – Чан Пин сглотнул и сделал глубокий вдох. – О настоящих планах относительно Гонконга после воссоединения в тысяча девятьсот девяносто седьмом году.
Услышав это, Диана насторожилась.
– И они рассказывают это студентам?
– Тот класс состоял из очень необычных студентов. Их готовили к внедрению в Гонконг.
– И тебя ошибочно приняли за одного из них?
– Да. Я испугался…
– Почему?
– Я подумал: если начальство узнает, что мне стало известно то, что знать не положено, то оно примет меры к тому, чтобы информация не пошла дальше меня.
– Ты имеешь в виду… что конкретно ты имеешь в виду? Что они… убили бы тебя?
– Не знаю. Я честно не знаю. Потом я нашел того, другого студента, чью куртку я надел. Он тоже испугался. Когда он понял, что его куртка пропала, он спрятался, надеясь, что пронесет. Мы обсудили, что нам лучше предпринять. Мы решили помалкивать. Я рад, что мы так решили. То, что нам рассказывали на той лекции…
– Что вам рассказывали?
– Концентрационные лагеря. Хранилища для ядерных боеголовок. Планы по превращению Гонконга в самую крупную военно-морскую базу из всех, что у нас есть. Постоянное расквартирование в городе трех армейских дивизий. Чрезвычайное положение, законы военного времени. Комендантский час.
– Теперь я точно знаю, что ты лжешь. В Пекине постоянно подчеркивают, что в течение как минимум пятидесяти лет в Гонконге ничего не изменится.
– Ты в это веришь?
Диана всегда принимала правительственные заявления за чистую правду.
Но сейчас она не была так уж уверена в этом. Однако ей не нравилось, что первые семена сомнения посеял в ее мозгу Чан Пин.
– Морская база… – медленно произнесла она. – Так, значит, они захватят корабль Ее Величества «Дартмаус»…
– Не «Дартмаус», а «Тамар». – Его губы сжались. – Пожалуйста, не стесняйся задавать вопросы. Если хочешь, попытайся подловить меня.
– Ты лжешь.
Она ждала, какова будет его реакция, но никакой реакции не последовало.
Чан Пин смотрел в землю, больше не заботясь, поверит она ему или нет.
– Хорошо, – устало сказал он. – Ты можешь просто сдать меня. Найди полисмена. Скажи ему, кто я такой и что рассказал тебе.
– Я не сделаю этого.
– Почему, если ты считаешь, что я лгу тебе?
– Потому что так поступать подло, вот почему, – горячо заговорила она.
Пыл, с которым она произнесла это, лишь доказывал то, что она и сама уже поняла: он говорил убедительно. Он достучался-таки до нее. Но…
Сомнение, сомнение, сомнение… Где же тот опорный камень для определенности, за который она так страстно желает схватиться?
Взгляд Дианы скользнул к его коленям. Чан Пин являл собой грустное зрелище, сидя со спущенными до лодыжек брюками и обнаженными коленями, перевязанными окровавленной рубашкой ее брата, разодранной на импровизированные бинты, он казался не особенно грозным. Не выглядел он и недостойным доверия или жестоким – скорее просто грустным. Немного даже трогательным.
– Если ты хочешь попасть в Гонконг… и я тоже хочу попасть в Гонконг…
– Да? – Он с надеждой взглянул на нее.
– Может быть, мы сумеем заключить сделку. Если ты поможешь мне здесь, в Китае, я сделаю, для тебя что смогу там, когда мы туда доберемся. Как тебе это?
– Хорошо. Но тогда доверяй мне, пожалуйста!
Диана не ответила.
– Я думаю, нам обоим лучше поспать, – сказала она. – Тебе еще рановато отправляться в путь. Сейчас день, и это опасно для нас обоих. У нас нет еды. Нам надо отдохнуть до заката. Тогда мы решим, что делать дальше. Мне надо подумать. Если хочешь, спи, а я покараулю.
Чан Пин хотел было возразить, но он был слишком измотан. Некоторое время он наблюдал за ней из- под полуопущенных век, словно пытаясь понять, о чем она думает, но вскоре опустился на пол, натянул брюки и повернулся к ней спиной. Некоторое время спустя дыхание его стало громким и размеренным. Она выждала еще минут десять, чтобы подстраховаться на случай, если он притворяется, потом тихо поднялась, закинула за плечи рюкзак и выскользнула из павильона.
Диана наслаждалась зрелищем пушистых облачков, скользивших через солнечный лик. Облачка отбрасывали причудливые тени на тропу у нее под ногами. Это было как побег из тюрьмы: с каждым следующим шагом воздух казался свежее, чище, а путь, расстилавшийся впереди, – менее опасным, чем она предполагала.
Она чувствовала вину за то, что оставила Чан Пина одного, потому что юноша ранен, и, если Красные Охранники обнаружат его, он окажется беззащитным перед ними. Но она знала также, что все равно не смогла бы помочь ему в стычке, и в любом случае без нее ему будет легче спастись, чем с ней. По ней видно, что она иностранка, вот в чем вся проблема, и она только виснет на нем, мешая ему. Во всяком случае, именно так она все для себя и объяснила.
Она знала, что без мужчины рядом она уязвима; но и у этого факта тоже было две стороны. Она не могла заставить себя снова доверять Чан Пину. Что лучше – доверять тому, кому не можешь доверять, или полагаться только на саму себя? Это дилемма. Диана понимала, что какой бы вариант она ни выбрала, он может оказаться неверным. Нужно было лишь одно – принять решение, а затем следовать ему и действовать сообразно выбранному.
А если предположить, что он и вправду влюбился в нее? На самом деле влюбился?..
Его слова продолжали звучать у Дианы в мозгу, и почему-то тронули ее.
У него была не слишком счастливая жизнь. Она испытывала жалость к нему… до некоторой степени. И он красив, даже более чем красив. Он просто очарователен.
Она никогда не верила в любовь с первого взгляда. Но некоторые ведь верят в это.
Может ли китаец влюбиться в иностранку? А почему бы и нет? И если это правда, то западная
