Герой – эгоист, не понимает молодежи, не чувствуется, что он воевал. Злобится на весь мир.
Еще один С.
Ставлю вопрос: не является ли повесть Трифонова поклепом на советскую интеллигенцию?
Авторская позиция не совпадает с позицией героя. Показана либеральная интеллигенция, которая привыкла играть в слова – подвергается осуждению. Борьба с рационалистами сегодняшнего дня. Показано интеллигентное мещанство.
А.
Размышление, боль – это не поклеп. Тема – отчуждение, в котором живут многие. Да, действительно напоминают «Скучную историю» и «Мою жизнь» Чехова. Напоминают и рассказы последних лет Василия Гроссмана. Он тоже не выходил из зоны семьи. Это вещи очистительного свойства. Герой растратил 20 лет. 20 лет мошенничества. Касается многих из нас!
Г.
Литература становится объемной. Отрицание псевдоинтеллигентности есть и утверждение истинной интеллигентности. Серьезность жизни не только на войне, но и в быту. Повести гуманистичны. Жестокое отношение к самому себе. И все это – на материале быта.
Р.
Автор симпатизирует своему герою. Он добр, он порядочен, он – работяга. Трифонов никого не разделяет в своей повести на интеллигентов и неинтеллигентов. Это повесть против камуфляжа интеллигенции. Проблема отцов и детей. Почему дети нас не любят? Как Павлик Морозов, например – по разные стороны баррикад.
О.
В повестях слишком благодушный тон. Вопрос: почему в 20-х и 30-х годах нация, которая дала миру Бетховена и Гете, пошла за ефрейтором, за ублюдком? После окончания войны появилось слишком много полуинтеллигентов, полуобразованных людей. В лагерях экспериментировали на живых людях, герой Трифонова – Гартвиг тоже совершает психологические эксперименты над живыми людьми. Для меня семья, описанная Трифоновым – та ячейка обывателя, которая вырастила фашизм. Герой – литературный кули. Все люди в повестях – безнравственные. Герой – неразоблачим. Но это человек безнравственный.
К.
Кто такой герой? О. считает, что – безнравственный фашист, а Р., что хороший добрый человек. Этот человек не потерял чувства стыда, и это его отличает от других. Он кормит не своего сына-тунеядца, а – свою совесть. Это напоминает коллизию «Зимы тревоги нашей».
К.
«Обмен» подводит итоги истекшему десятилетию. Образ Нюры олицетворяет народ. Она оказывается гнилой и физически, и нравственно... И здесь не только Трифонов должен делать выводы.
Продолжается переписка с Александром Гладковым, письма которого мне по-прежнему представляются существенной деталью тогдашней жизни, поскольку это подлинное свидетельство, пускай в сильной степени пристрастное, а порой и просто несправедливое в оценках, – свидетельство событий литературной жизни того времени.
28 января 70 г. Комарово.
Дорогой Юра!
У меня все не получается переделать статью о Ваших рассказах. Не могу ухватить что-то. Т. е. написать все, что я думаю, я мог бы легко, но это непроходимо и тем более в «Н. м.». А эвфемизмы грубоваты. Но я подстерегу счастливую минуту и допишу.
На этот раз я уже доживаю свои последние дни здесь. Стоят морозы. Снег под солнцем голубоватый и розоватый. Белки. Синички. Снегири. Они едят семечки прямо из ладоней.
Дом в январе наполнился цветом Ленинграда: тут сейчас Берковские, Адмони, Слонимские, Добины, Бурсовы, Македоновы и др. Весь первый этаж занят этими хорошими стариками, с которыми интересно разговаривать. Они все живут парами: с супругами – так тут принято. Второй этаж стучит на машинках: тут как-то подобрались работяги и графоманы вроде меня. А третий этаж заняли кирялы и бильярдисты. Мой сосед по комнате и столу – Е. Эткинд, близкий друг А. И., рассказывает о нем. Другая соседка по столу – знакомая москвичка Лена Зонина. В Москве-то я встречал ее мельком, а здесь пришлось поразговаривать, и она мне показалась очень славной, умной и почти всепонимающей. Она сюда приехала, видимо, по романтическим мотивам и заодно переводит статьи Вольтера для какой-то антологии. Еще тут Федя Абрамов. Он дал мне почитать свой последний рассказ, от которого, по его словам, в восторге Ваш сосед по даче. Называется «Деревянные кони». Рассказ ничего, но это повторение прежнего – все то же, все так же. Я вяло похвалил его, и самоупоенный Федя, которому нужны восторги в другом градусе, как-то охладел сразу ко мне. Он увидел у меня в комнате раскрытый, только что вышедший роман Ганса Фаллады «Железный Густав» и оказалось, что он и не слыхивал о таком писателе, как Фаллада. Подобная серость обескураживает.
Роман Фаллады очень хорош: суровая, мощная книга. У нас таких романистов нет. Если попадется – прочитайте.
В № 10 «Нов. мира» мне очень понравился один из рассказов Шукшина; кажется он называется «Материнское сердце». По-моему, это просто великолепно написано. Все рассказы недурны, а этот – настоящий шедевр.
Роман Владимова хвалят в печати повсюду. В такое-то время. Даже в «Лит. России». Это, по-моему, не случайно: за внешней броской оригинальностью языковой фактуры, он, в сущности, по внутреннему построению вполне банален. Критика это сразу почувствовала, успокоилась и обрадовалась. В «Звезде» № 1 мне не понравилась новая повесть Гранина: лишенная пластики, заболтанная якобы психологизмом и тоже в конечном счете банальная. В ней нечто напоминает последние пьесы Арбузова: был замах, на что-то автор собирался посягнуть, но все снивелировал, споловинил и от замысла остались рожки да ножки.
Прочитал я здесь полный текст «Мастера и Маргариты», с отмеченными купюрами. Они мне показались загадочными. Все так невинно, что просто непонятно, зачем это нужно было вырезать. Но и весь роман при перечитывании меня снова не очаровал, как и при первом чтении: не вижу в нем ни глубины, ни силы, ни даже того блеска изобразительности, как в иных гротесках Катаева. Мне кажется, что успех этого романа – явление моды и своего рода снобизма.
Саша Володин написал три пьесы на мотивы классики: «Дульцинея», «Петруччо» и еще какую-то. Я прочитал «Петруччо» и мне совсем не понравилось. Иносказание хорошо, если за ним свежая и небезопасно-оригинальная мысль. А если за иносказанием трюизм, зачем оно? За иносказаниями Володина самые общие места, так сказать зады либерализма. И это очень скучно: еле дочитал.
Завидую Вам. Я много дал бы, чтобы послушать диалоги Евтушенко и Винокурова! Жалко, я тут прозевал новые книжки Евтушенко, Ахмадулиной и Самойлова.
Собираетесь ли на чемпионат в Мехико? Мне почему-то кажется, что нашей сборной не так уж повезло, как им чудится, в жеребьевке. Дело в психологии. С нашей родной способностью успокаиваться и зазнаваться легкий путь в группе может обернуться дальше растерянностью и паникой.
Юра, я прочитал тут прекрасную книгу, которую надо бы постараться добыть (будет у Вас – я перечту: у меня – Вы).
Это:
Марина Цветаева «Письма к А. Тесковой».
Прага. 1969 г. «Академия». Издательство Чехословацкой Академии наук. (По-русски).
Посмотрев на год издания, Вы поймете, что ее можно и покупать и пересылать.
Нет ли у Вас сохранившихся связей в Праге – переводчики и пр. Можно попросить прислать.
Книга удивительная. Читаю ее третий день, но должен вернуть: «хозяин» знает ей цену – сам литератор.
Есть у меня в Лен-де приятель: совсем еще молодой поэт (хотя и выпустивший три книжки) Саша Кушнер. Очень он мне нравится и как человек и как стихотворец. Став членом ССП и выпустив 3 книжки, он не бросил преподавание литературы в школе, чтобы не зарабатывать переводами, что его тяготит.
Он тут ко мне приезжает и читает новые стихи. Кстати о нем в последней «Литературке» был целый подвал, хотя и глупый.
