скамейки, покрытые изодранным кожзаменителем, из-под которого торчит вата. Кое-как уложенный линолеум, горбатый от воздушных бугров.
И этот ужасный запах, притерпеться к которому не получалось. Господи, как же они тут летом-то, когда жара стоит?..
Из четырех ламп дневного света горела только одна, и та как-то слабо и желтовато. Концы коридора тонули в сумраке. Далеко слева, за темным провалом, светлел вход на лестницу.
Но мне не туда. Мне влево. Где-то там, в конце здания, с внешней стороны пристроен тот малиновый домик.
Не просто же так он пристроен впритык? Нет, не просто так. И чтобы понять, что внутри, не обязательно входить через тот вход, что на виду…
Где-то далеко по коридору что-то не то скрипнуло, не то шлепнуло. Кто-то откашлялся.
– Саныч, ты?
О, ч-черт… Там не только лестница. Где-то перед ней спрятался в темноте поворот вбок, в глубь здания. И где-то там, не так уж далеко за поворотом, кто-то есть. Может быть, не в самом коридоре, а в кабинете с распахнутой дверью…
Скрип двери услышали?
Я развернулся и двинулся в противоположную сторону, стараясь не шлепать подошвами по линолеуму. Бугры воздуха под ним играли в салочки.
Сзади по коридору снова – разнесся металлический скрип, хруст чего-то кожаного. Или кожзаменителя? Откуда здесь кожа?..
И – шаги. Тяжелые и раздраженные.
Приближаясь.
Черт бы его побрал!
Я пошел быстрее. Побежал бы, но этот чертов горбатый линолеум и так хлопал с каждым шагом!
Хорошо хоть на свете экономят… Единственная лампа осталась позади, темный конец коридора уже близко. Только бы линолеум не шлепнул воздушным пузырем под ногой!
Шаги за спиной были все громче – и все отчетливее. Он уже на самом углу, сейчас свернет сюда. Я скользнул вперед по диагонали, поближе к стене. Только свидетелей мне и не хватало!
В каком-нибудь другом морге я бы от санитара, пожалуй, просто отвязался. Хватило бы невнятного бреда про частное расследование и какое-нибудь опознание. Тут главное – шкалик водки, невзначай выглядывающий из кармана. Санитары в моргах вечно пьяные, и их можно понять.
В другом месте я бы так и сделал. Но не здесь.
Если те жабы прознают, что был кто-то странный и что-то вынюхивал… Может быть, Гош и переоценивает тех ребят в пурпурных плащах. Может быть. Но лучше не проверять.
Звук шагов изменился – он вышел из-за угла.
Я сделал еще шаг и замер, прижавшись к стене.
Шаги остановились. В сумраке, в самом конце коридора, на фоне света с лестницы – темный силуэт. Кажется, спиной ко мне…
Ну, давай же! Иди на лестницу! Проверь, не там ли шумели!
Силуэт развернулся, и снова раздались шаги. Он шел сюда. Черт бы его побрал!
Из сумрака выступил белый халат. На голове, черными рожками, растрепанные волосы – спал он, что ли?
Я попятился назад вдоль стены. Кожаный плащ предательски зашелестел о стену. Я сморщился, чуть отлип от стены, шагнул назад…
И закусил губу, чтобы не заорать – кто-то ткнул меня в спину!
Нет, всего лишь дверная ручка.
Санитар был уже на середине коридора, под ярким светом ламп. Тяжелый шаг был под стать фигуре. Ему бы не в морге, ему б в психушке работать, буйных вязать. Или в тяжелоатлеты податься, штангу толкать.
Под лампой он остановился, толкнул входную дверь и высунул голову на улицу.
Я скользнул еще на шаг назад, нажал ручку и приоткрыл дверь – половинку широкой двойной двери, обитой драным дерматином.
Здесь неожиданно ярко горели лампы. Обмахнул взглядом кафельный пол, заляпанные чем-то темным столы, на одном из-под грязной простыни торчит лысая макушка… – прозекторская, черт бы ее побрал! – и быстро прикрыл дверь.
Мне надо до конца коридора, еще десять шагов, к последней двери. Там холодильники.
– Саныч? – глухо донеслось из коридора.
Он вышел на крыльцо, но держал дверь открытой.
– Саныч?! – Раздраженный вопль, почти злой.
Но не пьяный, это точно. Жаль.
Краем глаза я увидел, как он ступил обратно внутрь. Я шмыгнул в прозекторскую и прикрыл дверь.
