темноте стена конюшни. Раньше конюшня, теперь с одного бока гараж, где синеет новая краска, а с другого развалюха… Нам туда. Вдоль черного от времени кирпича, едва выступающего из темноты, к дальнему углу.
А Шатун-то на меня все еще дуется. С таким же успехом дать ему пистолет мог бы Виктор. Или Гош. Но дал я, и дуется он на меня…
– Борь…
– Да ладно, – отмахнулся он. – Я все понимаю. Это я сам чего-то… Просто в первый раз… А главное, не думал, что она так легко…
Бухнул выстрел. Совсем рядом, за углом конюшни.
– Сюда тащите, – позвал Гош.
Мы свернули за угол, продрались между голых кустов.
Та полянка. Я здесь уже был. Дождь отяжелил опавшую листву, холмики выступили отчетливее. А с краю, на конце раскручивающейся спирали, в земле была еще черная дыра. Из нее торчали густо поросшие волосом руки кавказца. Мала ямка для него оказалась…
Над ним стоял Гош с дробовиком в руках. Рядом Виктор. Его правая рука белела в темноте, – пока я разбирался с сукой, Гош успел сделать ему перевязку, и вполне профессионально.
– Так вот чего он тут ходил, – пробормотал Шатун. – Копал яму…
Виктор кивнул:
– Для мальчишки. – Дернул головой в сторону – у стены конюшни стояла лопата. Рядом лежало испачканное в крови тельце.
Кожа белая-белая, до синевы. И весь он скукоженный, ссохшийся, плоть натянулась на кости затвердев. Руки, ноги – словно от гипсовой статуи. Ни кровинки.
Виктор шагнул ко мне и выхватил книгу.
– Эй!
– Не блажи, Храмовник…
На меня он уже не смотрел. От света здесь было одно название, но он все же пытался что-то рассмотреть, ласкал пальцами резной переплет, будто надеялся хоть так разобрать, насколько же он «живой». У них со Стариком это общая любовь, копаться в сучьих книгах.
Гош тронул меня за плечо. Кивнул на тело блондина, потом на яму.
Стараясь не смотреть на то, что осталось от головы кавказца после выстрела дробью в упор, мы с Шатуном протащили тело блондина через яму, пока он не оказался на кавказце. Сказать, чтобы он упал в яму, – нет: ямку копали на куда меньшие размеры, и всего на одно тело.
Гош ногой запихнул руки блондина в могилку, затем кое-как впихнул туда и ноги. Приставил к голове дуло…
Я отвернулся. Грохнул выстрел.
– Теперь мальчишку, – сказал Виктор.
– Нет! – сказал Гош.
– Что – нет?
– Не в одну же могилу их… – пробормотал Гош. – Его – и этих…
– Ему уже все равно, – сказал Виктор.
Гош тяжело поглядел на него.
– Нет, я не возражаю. Копай, если хочешь. Вот лопата… Гош, перестань валять дурака!
Гош опустил на землю ружье, присел над мальчишкой и осторожно взял его на руки, словно тот еще что-то мог чувствовать. Повернулся, на краю могилы на миг замер, сморщившись.
Я в могилу не смотрел, но вполне себе представляю, что осталось от головы блондина.
Гош шаркнул ботинком, присыпав листьями изголовье могилы. Осторожно уложил мальчишку…
А я глядел на полянку с дюжинами холмиков, и почему-то мне казалось, что что-то я не доделал. С чертовой сукой разделались, с ее слугами тоже, книгу забрал, но что-то я не сделал. Хотел сделать, да забыл.
Стукались комья сырой земли, с чавканьем втыкался в землю штык лопаты, я пытался вспомнить и никак не мог. Может быть, и не было ничего такого? Просто кажется, что забыл? Вроде дежавю наискось?..
Наверно. Наверно, так.
И все-таки чувство было неприятное, как ноющий зуб…
Вдруг стало темно.
Я поднял голову, огляделся. Оглянулся на дом.
Оттуда не падало ни лучика света. Дом стал темным, без единого огонька. Луны тоже не было, и вокруг было темно-темно. Только звезды над головой, а все вокруг – едва различимые тени… Все-таки скоро рассвет. Теперь, когда фонарь погасили, небо на востоке было светлее.
Выходит, несколько часов здесь провозились. Кто бы подумал… Здорово она меня зацепила, тварь. Всех нас. Вроде ничего и не делали, а времени ушло…
