«Этот прогресс в согласовании времен регулярно обозначается так называемым waw consecutive (см. прим. 1), на деле являющимся не чем иным, как вариантом обычного copulative, но который иногда (в несовершенной форме) используется с другой вокализацией».

И я почувствовала себя значительно лучше.

«Это название наилучшим образом выражает основную функцию [этого показателя], так как глагольная форма, снабженная waw consecutivum, всегда оказывается прямым (или по крайней мере хронологическим) следствием действия, выраженного предшествующей глагольной формой. Более того, как видно из вышеприведенных примеров, waw consecutivum и не может непосредственно присоединяться к глагольным формам иначе как в этой функции. Как только между waw и глагольной формой появляется какая-либо вставка (например, отрицательная частица), на месте консекутивного перфекта оказывается имперфект, а на месте консекутивного имперфекта — перфект. Тот факт, что целые библейские книги (Левит, Числа, Иисус Навин, Судьи, 1-2 Самуила, 2 Царей, Езекииль, Руфь, Есфирь, Неемия, 2 Хроник) начинаются с консекутивного имперфекта, в то время как другие (Исход, 1 Царей, Эзра) — с waw copulativum, должен пониматься как признак тесной связи этих книг с теми историческими книгами, которые сейчас или некогда предшествовали им [в корпусе Ветхого Завета]. Ср., напротив, отсутствие подобных форм в начале книг Иова и Даниила. Использовать для обозначения waw consecutivum устаревший термин waw conversivum на том основании, что этот показатель всегда «переворачивает» значение глагольной формы (т. е. — по старым представлениям — прошедшее время в будущее и наоборот), кажется поверхностным».

Закончив читать этот параграф, я перешла к ссылкам в разделе «Синтаксис», прочла их & нашла там новые ссылки, которые тоже прочитала, и так незаметно пролетело два часа. Л. сидел у камина и читал о Давиде и Иоанне, мурлыкая под нос какую-то песенку.

Я накормила его, на это ушло еще полчаса. Вернулась к компьютеру & печатала еще часа три, и Л. лишь изредка отвлекал меня вопросами. Потом устроила себе маленький перерыв, попечатала еще полчаса; затем настало время ужина, & после него я печатала еще два часа. В 9.00 уложила Л. спать, в 9.30 была внизу и печатала еще три часа, а потом поднялась наверх.

В спальне было холодно.

Я подумала, что Л. просто нельзя оставлять тут до утра, но никак не могла придумать, как же перенести его вниз.

Голос Чужака принялся нашептывать на ушко: Будет честно дать человеку шанс.

Голос шепнул: Он вовсе не такой уж плохой.

Как-то не слишком хотелось ложиться в постель, зная, что завтра утром все равно надо встать пораньше. Я напялила на себя три свитера, перемотала пленку и включила видео.

Особенность этого фильма заключается также и в том, что он хоть и называется «Семь самураев», дело там совсем не в семи самураях. Разбойники готовятся напасть на деревню, и лишь один крестьянин намерен оказать им сопротивление — без него не было бы никакой истории. Рикити смотрел с экрана горящими как угли глазами, бледное его лицо, мерцая, освещало холодную и темную комнату.

Интерлюдия

Отец моей матери был ювелиром. Красивый мужчина с умным лицом, некогда бывший музыкантом- любителем. Безупречно говорил по-английски, но и слух у него был безупречный, и только он мог расслышать в своей речи акцент. И считал его комичным.

Бадди говорил, что не хочет быть бухгалтером, на что отец всякий раз возражал, что тот просто не представляет себе, сколько надо усилий и труда, чтобы стать профессиональным музыкантом. Пять лет учился играть на скрипке, говорил отец, и всякий раз при этом занимался по пять минут. То же произишло с пианино.

У деда моего были очень выразительные глаза, и они властно и нежно говорили: «Werner and du and mein Kind». Бадди более или менее понимал, что они говорили, но спорить или возражать не мог. И вообще подумывал, не сыграть ли сейчас отрывок из Шуберта или Вагнера, но потом решал, что это было бы слишком мелодраматично. Глаза у деда были выразительные. И они говорили: «Быть бухгалтером — это еще не конец света».

Они глядели на моего дядю Дэнни. Они смотрели на моих тетушек и говорили: Быть секретаршей — разве это так уж ужасно?

До Линды четверо ее сестер и братьев уже сделали то, что не являлось таким уж ужасным, и это было по ним заметно. Вся жизнь впереди, а лучшая ее часть словно отсечена. Все равно как если бы Хейфица запихнули в шкуру бухгалтера и оставили там умирать.

Судьба. Рок. Судьба.

Мой отец перешел прямо к делу. И принялся спорить и страстно доказывать Линде, что та никогда не простит себе, что не воспользовалась этим шансом.

Наши жизни разрушены, сказал мой отец, хочешь, чтобы и с тобой случилось то же самое? И продолжал спорить со всей страстью и уснащал свою речь словечками типа «черт» и «дьявол раздери», которые по тем временам считались довольно неприличными, и было в этом нечто мужественное и убедительное.

Ну и что ты посоветуешь? спросила Линда у Бадди.

И Бадди ответил: Думаю, тебе надо уехать.

Потому что если получится уехать, можно попробовать потом поступить в Джульярд.10

И мой отец сказал: Конечно, она должна уехать. Если отправится прямо сейчас, к полудню уже будет в Нью-Йорке.

Линда сказала, что может притвориться, будто идет в магазин купить себе новый свитер. Ей в любом случае нужен новый свитер.

Мой отец сказал, что может подвезти ее до станции.

Бадди сказал, что поедет тоже, на тот случай, если кто-нибудь станет задавать вопросы.

Линда сказала: Нет, лучше останься. И если кто-нибудь начнет задавать вопросы, скажешь, что я пошла присмотреть себе свитер.

Бадди сказал: Правильно. Если кто-то спросит, скажу, что ты как раз собиралась покончить с собой, но вдруг вспомнила, что тебе нужен новый свитер. Лучше уж поеду с вами, заодно проветрюсь.

Тогда Линда спросила: Может, проводишь меня до Нью-Йорка? Должен же кто-то помочь мне нести виолончель.

Бадди спросил: На кой черт тебе тащить с собой виолончель?

Линда ответила: Для прослушивания.

Бадди заметил: Может, еще и пианино захватишь?

Линда огрызнулась: Не тебе учить, что мне делать.

& между ними разгорелся жаркий спор, а мой отец стоял и слушал. Мама почему-то была убеждена, что в Джульярде ее запрезирают, если она на прослушивании сыграет только на пианино. А вот если захватить с собой целый набор инструментов, сразу станет ясно, что она настоящий музыкант.

Все до одного Конигсберги презирали пианино; оно стояло в углу, заваленное нотами. До чего же скучно четырехлетнему ребенку учиться на нем играть (а они все прошли через это). Они ненавидели также считывать ноты с листа — им претила мерзкая особенность фортепьянной музыки, когда одновременно приходится нажимать на 10 и более клавиш, а, стало быть, считывать нужно было раз в десять больше нот, чем при игре на любом другом инструменте. Пианино являлось тем инструментом, на котором никто из Конигсбергов не играл, пока в доме имелся кто-то младше, кого всегда можно было заставить играть на пианино. А поскольку мама моя была самой младшей, то передавать этот инструмент ей было просто некому. Может показаться странным, что самую младшую в семье девочку мучили всеми этими считываниями нот с листа, но четверо братьев и сестер, а также отец с матерью постоянно напирали на тот факт, что при случае она всегда сможет сыграть то же самое на слух. При этом она умела играть и на скрипке, и на альте, и на виолончели (не говоря уже о флейте, гитаре, мандолине и гавайской гитаре), но ей редко выпадала такая возможность.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×