обстоятельства того требуют.
Я сунул конверт под рубашку и поднялся к себе. И там вскрыл конверт.
Никакой он не Ред Девлин. Ничего подобного.
Вспомнилась одна из его книг, которую я так и не дочитал до конца. Там он едет на Бали. Мужчины на этом острове ходят босиком по полю из лавы действующего вулкана. Он, конечно, не ходил. Просто стоял и наблюдал за тем, как они ходят по лаве, а потом вернулся в гостиницу и написал о том, как он наблюдал за тем, как они ходят по лаве. Балинезийского он, разумеется, не знал. Зная всего три слова на этом языке, трахнул в той же гостинице какую-то женщину. Возможно, ей нравились ночные животные с большими зелеными глазами.
Через три дня после того, как я узнал его имя, я пришел к очень важному выводу. Довольно часто в книгах о путешествиях писатель, который был вначале наивен, несведущ или попросту труслив, совершает в конце какой-то храбрый поступок. А потому глупо судить о нем, зная так мало. И я пошел в библиотеку и попросил там все остальные его книги. Сибилла говорила правду, он очень популярен — в библиотеке числились абсолютно все его книги, но они были на руках, кроме двух.
И прямо рядом с ними стояла на полке моя любимая — «Путешествие в опасность»! Я читал ее, наверное, раз двадцать! Что ж, тем хуже.
Я взял «Пожирателей лотосов». На обратной стороне обложки красовался портрет моего отца. Большой, во всю обложку! Он задумчиво смотрел куда-то вдаль. Он оказался не так хорош собой, как я ожидал, но, возможно, то был просто неудачный снимок.
В книге «Древняя земля» на обратной стороне обложки был напечатан другой портрет, из серии «Очередное прослушивание в школе актерского мастерства Тайрона Пауэра».
Если бы эти книги оказались романами, библиотекарша, возможно, не выдала бы их одиннадцатилетнему мальчику. Но это были книги о путешествиях и приключениях, и она не возражала. Она уже привыкла к тому, что я роюсь на полках с книгами для взрослых, знала, что я предпочитаю литературу о путешествиях. И не догадывалась о моих истинных намерениях. Да и откуда ей знать, она же не рентген.
Я прочел эти две книги, потом взял еще три в «Барбикэн». Самую последнюю пришлось читать в зале библиотеки на Мэрилибон, потому что там у меня не было абонемента. К концу недели я прочел все книги моего отца.
Должен сознаться, я надеялся отыскать в них проблески гениальности или героизма, которые остались незамеченными Сибиллой. Мне так хотелось воскликнуть на первой же странице: «Но это просто блестяще!..» Однако ничего подобного не случилось, хоть я и добросовестно дочитал все книги до конца. Сам не пойму, что я надеялся там найти.
Не найдя в этих книгах ничего, я стал думать, что, возможно, как человек он совсем другой.
Во время знакомства с мамой он жил с первой женой, затем брак их распался, он женился снова и переехал в другой дом. Так что даже если бы я отыскал тот дом в Медли, то нашел бы там его бывшую жену.
Потом я подумал, что он часто выступает в разных местах и что можно затем пойти за ним и выследить, где он теперь живет. Но по зрелом размышлении понял, что подобного рода выступления всегда заканчиваются выпивкой и проследить за ним будет трудновато. Можно, конечно, вырядиться в костюм карлика-горбуна, в котором я ходил смотреть «Плач калеки», но все равно в бар меня вряд ли пустят, даже в образе карлика, столь болезненно воспринимающего свой рост.
А потом вдруг меня осенило. Отец много писал в разные журналы и очень многие вещи понимал неправильно. Наука обладала для него фатальной привлекательностью. Он так и не уловил разницы между частной и общей теориями относительности, но по некой непонятной мне причине упоминал о них в статьях при каждом удобном и неудобном случае. Иногда он выбирал слово, имеющее как техническое, так и обычное значение (хаос, цепочка, относительность, позитивный/негативный, полураспад, — ну, надеюсь, вы поняли, о чем я), и делал умозаключения, применимые к этому слову в его техническом смысле с целью дальнейших обобщений относительно того же слова в его обычном смысле. Иногда техническое значение слова можно было выразить лишь математически, что уже указывало на несоответствие значений, но это его никогда не останавливало. И мне оставалось лишь дождаться, когда выйдет очередная его статья, а затем написать ему письмо с анализом всех допущенных им ошибок, — письмо в эдаком невинном и задорном мальчишеском стиле, и подписаться: Стивен, 11 лет. На подобное послание он наверняка должен ответить, — и если повезет, укажет на конверте обратный адрес.
Настал понедельник. Я пошел в библиотеку и просмотрел все воскресные газеты, но ни одной статьи отца там напечатано не было. Тогда я пролистал все субботние газеты, но и там ничего не было. Тогда я стал просматривать газеты за понедельник, 30 марта, — тоже ничего. А ведь я уже десять дней знаю, кто он.
Каждый день я приходил в библиотеку и просматривал газеты. Но ни одной статьи, подписанной моим отцом, так и не нашел. Я стоял у стола, с шуршанием переворачивал страницы, и иногда попадалось что- нибудь занимательное, и я увлекался и начинал ее читать, а потом вдруг меня так и пронзала радость. Я вспоминал, что теперь точно знал, кто он.
И вот в субботу я в очередной раз зашел в библиотеку, и на этот раз в журнале «Индепэндент» была напечатана статья о Галапагосских островах. Речь там шла об исчезающих видах и селекции. Я обнаружил в ней массу чисто логических ошибок, а также несколько фактических, особенно в той части, где говорилось о динозаврах. Похоже, он просто недопонимал генетическую теорию. Что ж, теперь у меня появился шанс!
Я решил, что не стоит указывать ему на логические ошибки, это может сразу оттолкнуть. Решил также не напирать на тот факт, что он путает ДНК с РНК, поскольку, даже если бы я и объяснил, в чем состоит разница, он все равно не понял бы. Зато подумал, что вполне спокойно могу указать ему на какую-нибудь незначительную фактическую ошибку и подписаться: «Стивен, 11 лет». И я решил остановиться на генетической теории, правда, и здесь были свои трудности. Ведь раз он недопонимает ее изначально, объяснение не должно быть слишком сложным. Но затем я счел, что оно будем звучать просто неприемлемо, если я ограничусь односложными словами.
Я переписывал письмо раз десять, стараясь, чтобы оно выглядело умным и вполне приемлемым на его вкус. Мог бы, конечно, напечатать его на компьютере, но потом подумал, что мой ужасающий почерк покажется более трогательным, и переписал окончательный вариант от руки.
Сочинение письма заняло два дня. Я мог бы написать его за 15 минут, если бы не старался, чтобы содержание казалось приемлемым. И потом, как не раз говорила Сибилла, незачем без нужды обижать людей.
Прошла неделя, и я уже начал думать, что в «Индепэндент», должно быть, отправили письмо не по тому адресу. Прошла еще неделя.
Прошла еще одна неделя, и я подумал, что уж теперь он наверняка его получил.
Прошло еще три дня, и кончился апрель. И я решил было, что он, должно быть, оправился в очередное путешествие. Прошел еще один день, и я подумал, что у него наверняка есть секретарь, который занимается разборкой корреспонденции. Прошло четыре дня. Секретарь, должно быть, получил указания не отвечать на письма от частных лиц.
А на следующий день пришло его письмо.
И я отнес его к себе в комнату, чтобы прочесть там.
Адрес был написан от руки, и мне это показалось многообещающим. Конверт самозаклеивающийся; писал он черной шариковой ручкой. Я медленно вскрыл конверт, внутри лежал белый лист бумаги, сложенный пополам. Я развернул его. И прочел:
«
Дорогой Стивен!
