черные рожки, чуть ли не упирающиеся в потолок из-за его громадного роста; хвост обернут вокруг талии, прямо от которой начинаются ноги с копытами, как у сатира. Хотя босс никогда не признается, из какого греха был рожден, его постоянное появление в короткой красной мантии и золотой короне говорит само за себя. Он рожден от гордыни.
Бехерит стоит ко мне спиной, разглядывая репродукцию Доре на кухне. Я размышляю о том, не повернуться ли и закрыть за собой дверь — словно бы меня здесь и не было, — но подергивание его остроконечных ушей говорит мне, что уже слишком поздно.
Я захожу внутрь и закрываю за собой дверь.
— Это визит вежливости, Бехерит, или тебе что-то нужно?
Он медленно поворачивается, царапая копытами линолеум и оставляя черный след копоти на маргаритках. Пылающие красные глаза лишены веселости. Плоское узкое лицо искажено гримасой, клыки сверкают.
— Люцифер, — говорит он громким шипящим голосом, — мне было нужно, чтобы ты выполнил свое задание. А не вонзил нож в спину. Ты в самом деле думал, будто достоин моего положения? Что ж, теперь мы знаем это наверняка. Ты очень зрелищно продемонстрировал свою несостоятельность, особенно перед владыкой Люцифером.
Запах гниющего мяса просачивается сквозь вонь серы. Я чувствую его до того, как слышу рык. Адские псы. Отлично.
— Бехерит, сюда нельзя с животными. Извини, но тебе придется убрать свою дворнягу, — Я смотрю на дверь ванной, откуда выходят три огромные черные собаки, одна — с тремя головами, и все с красными глазами, говорящими об их адской принадлежности. — Э… в смысле, дворняг.
— Какая жалость. Я думал, ты обрадуешься такой компании. Ты был здесь так долго, что я посчитал, ты, наверное, соскучился по дому.
— Да нет, мне и здесь неплохо.
Бехерит исчезает в красной дымящейся вспышке и тут же появляется рядом со мной, сжимая горящей ладонью мое горло так, что мне трудно дышать, и чуть ли не поднимая меня над землей. Я в первый раз по-настоящему понимаю, что я теперь человек. Мне не хватает воздуха, легкие просто рвутся на части.
— Что-то непохоже! — ревет он и бросает меня через комнату.
Я лицом врезаюсь в стену и падаю на пол, у лап псов, пытаясь выровнять дыхание. Превращение в человека сейчас мне совсем не на пользу, а кровь, стекающая по лбу в глаз, отнюдь не в помощь против псов.
Я сажусь, непринужденно провожу рукой по лбу и стараюсь игнорировать треск в голове и рычание собак.
— Обязательно было это делать?
Красные глаза Бехерита вспыхивают, а на лице появляется гнусный оскал.
— Кровь? С каждой минутой все веселее, — говорит он, шагая ко мне и длинным когтем полосуя майку на моей груди, разрезая плоть, как масло. Из раны сочится кровь. Он поднимает голову, принюхивается и сморщивается. — Я почуял, как неправильно ты пахнешь. Уж думал, что простудился, — Его налитые кровью глаза перемещаются на собак. — Мне и не придется тащить тебя назад в раскаленную яму. Намного проще, чем с Белиасом и Аваирой, — Он медленно качает головой, изображая печальную улыбку, — Трое моих лучших демонов — какая потеря… — Его глаза вспыхивают, — Но именно это случается с предателями. Владыка Люцифер увидит, что ошибся насчет меня, когда именно я отмечу душу этого дитя. Вы с Белиасом не были достойны подобного.
Значит, Белиас и Аваира в раскаленной яме. Я должен быть в восторге, но у меня сжимается желудок. В подземном царстве нет второго шанса.
Бехерит вздыхает, печальная улыбка превращается в оскал.
— Говорят же, если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам. Люцифер, но я не понимаю тебя. Неужели это было так трудно? Она ведь такая крошечная и беспомощная.
Перед глазами проплывает желанное лицо Фрэнни. Миниатюрная — да, но отнюдь не беспомощная.
Бехерит смотрит на псов.
— Цербер, Баргест, Гвилги, оставляю это вам. Мне еще нужно доделать свое дельце, — он смотрит на меня, — то есть твое.
С этими словами он превращается в мою человеческую форму.
Нет!
От страха ком застревает у меня в горле. Я с трудом сглатываю.
— Бехерит, да брось, вряд ли мы можем позволить себе играть в близнецов. Мы же должны быть незаметными. А близнецы привлекают слишком много внимания, — говорю я, соскребая себя с пола.
Мое же собственное лицо ощеривается на меня.
— Не беспокойся. Мы недолго пробудем вдвоем, — говорит он, расплываясь в улыбке.
Бехерит щелкает пальцами, и собаки набрасываются на меня, а он выходит из двери.
Многое бы я сейчас отдал за коробку собачьих галет.
Я просыпаюсь от пронзающей мозг молнии. Переворачиваюсь на бок и содрогаюсь от рвотных позывов над мусорной корзиной, стоящей около кровати, а перед глазами проносится образ Люка, лежащего в крови на полу.
— НЕТ!
Рядом с кроватью появляется обеспокоенная мама.
— Фрэнни, тебя тошнит? Что случилось?
Пребывая в состоянии оцепенения, я лишь повторяю «нет», снова и снова. Будто в мозгу что-то перемкнуло. Я не могу двигаться — или думать.
Мама помогает мне сесть.
— Ну же, детка. Мы поедем к доктору.
— Нет! — обретаю я голос — Мне нужен Люк! — Сердце колотится с бешеной скоростью, и перед глазами уже мелькают звездочки, — Мне нужно найти его!
В этот момент с улицы раздается сигнал автомобиля. Я вскакиваю с кровати и подлетаю к окну. Люк как раз припарковал «шелби». Он улыбается мне и машет рукой, зовя к себе.
— О боже!
Кровь снова начинает циркулировать в венах. Он не умер.
— Мам, мне нужно выйти, — говорю я, натягивая джинсы под мешковатую футболку и выбегая из комнаты на трясущихся ногах.
— Фрэнни! Что происходит? — кричит она, следуя за мной.
— Ничего. Дай мне несколько минут.
Я выхожу и захлопываю дверь. Бегу к машине Люка и, запрыгнув внутрь, обнимаю его.
— Я тоже рад тебя видеть, — говорит он с озорным взглядом.
Отстраняюсь и смотрю на него. Люк жив — по крайней мере, сейчас.
— Кое-что должно произойти. Я видела тебя…
— Что, Фрэнни? Что ты видела? — Он не выглядит испуганным или обеспокоенным. Скорее — жаждущим, голодным.
— Там была кровь… ты был…
— Мертвым? — заканчивает он за меня с улыбкой.
Я киваю.
— Фрэнни, разве я выгляжу мертвым?
— Сейчас нет. Но это случится.
— Что случится?
— Не знаю… возможно, Белиас…
Он прерывает меня, качая головой.
— Я позаботился о Белиасе. Больше не стоит волноваться на его счет.
— Что ты имеешь в виду? Он ушел?
