испуганные, тревожные. Мама ему велела не шалить, но ему и не хотелось шалить, он забился в уголок и тихонько заплакал. Галюся вернулась, а мама нет.
– Де мама? – спросил Митя, и ему сказали, что она вернется с маленьким братиком.
Мите не хотелось ни есть, ни гулять, ни спать ложиться, он капризничал и требовал маму. Потом позвонили по «тифону». Он в свои два – ну, почти два года уже знал, что такое «тифон», у него даже был свой игрушечный «тифон»: по-настоящему ему не разрешали нажимать на кнопочки. Позвонили по «тифону», и Галюся с бабушкой Лидой сразу стали веселые, сказали, что все хорошо и что теперь у него есть маленький братик.
– Де мама? – упрямо повторил Митя и даже ножкой топнул, чтобы ему не морочили голову никакими братиками.
И опять потянулась канитель: мама скоро придет, надо еще немножко подождать. Его спать уложили, он утром проснулся, а мамы все не было. И еще целый день прошел, и еще, а она все не приходила. Галюся взяла его с собой, они поехали на машине – позвонили по «тифону» и вызвали такси. А когда приехали, Галюся велела шоферу ждать и повела Митю куда-то за дом. Там, с другой стороны дома были окна нараспашку, хотя стояла зима. Люди кричали, и в окна кто-то высовывался. Галюся тоже закричала:
– Лина! Ли-на!
И Митя крикнул:
– Ма-ма!
Она высунулась. В каком-то чужом халате, он ее сразу и не узнал. Но потом узнал. Это была она, его мама. Больше он ничего не мог сказать, отчаянно замахал руками. Галюся подхватила его и подняла высоко. И мама его узнала. Помахала ему. А потом Галюся увезла его домой.
Когда мама вернулась, Митя не мог от нее отлипнуть. А она показала ему кулечек из одеяла, а в кулечке маленького-маленького человечка.
– Это твой братик.
Мите не понравился братик. Какой-то он был ненастоящий и неприятный на вид. Но зато мама вернулась домой насовсем. И большой живот исчез. Вернулась такая же, как раньше была.
Правда, она все время возилась с маленьким братиком, а Мите говорила: «Ты такой же был».
Неужели он был такой? Не умел ни ходить, ни есть сам? Есть сам он, положим, до сих пор не очень умел, но все-таки научился брать хлеб пальцами и совать в рот. Ложкой в основном колотил по тарелке с кашей. Ему было весело, а взрослые сердились, но не очень сильно.
Как бы то ни было, этот маленький даже ложку держать не умел. И говорить не умел, и стоять на ногах. Его возили гулять в коляске. Митя в свои почти два года рядом с ним чувствовал себя великаном. Ему говорили, что это его коляска, его кроватка, его погремушка, но он не верил. Он же уже большой!
– Мам, я басёй?
– Ты уже большой, солнышко мое. Погоди, Витя тоже скоро вырастет.
Лина назвала сына Виктором в память о прабабушке Виктории. Она постепенно встраивалась в новый жизненный ритм. Расходов прибавилось, а квартирная рента иссякла. Но в общем и целом она зарабатывала вполне прилично, на жизнь хватало. Правда, она теперь уже не смогла бы так свободно купить себе новое платье или туфли, но не слишком горевала, донашивала то, что есть. Когда Витенька немного подрос и его уже стало можно оставлять с Галюсей и Лидией Григорьевной, Лина начала даже соглашаться на устный перевод: за него больше платили.
Снова позвонила Нелли с обычной песней: она не может одна, ей одиноко, ей нужны деньги, ей нужна помощь.
– Денег у меня нет, – холодно ответила Лина. – Надрываюсь на двух работах, у меня, между прочим, двое детей. Кстати, алименты за Митю до сих пор получаешь ты. Ладно, я не против, мы и без тебя справимся. А если тебе трудно одной, я же говорила: найми домработницу.
– Тебе легко говорить! А чем я ей платить буду?
– Есть вариант, – предложила Лина, немного подумав. – Поезжай в общежитие ВГИКа, возьми студентку из какого-нибудь Усть-Зажопинска за стол и квартиру. Чтоб готовила, стирала, убирала… Посели ее в моей комнате. Любая с радостью пойдет, чем в общежитии мыкаться. Только умерь свой характер, Нелечка, а то она сбежит.
Глава 13
Проявился сын Лидии Григорьевны. Пришел, встащился на пятый этаж, да не один, с обещанным частным психиатром. У него остались ключи от квартиры матери, хотел войти без приглашения. Но Лидия Григорьевна давно уже по совету Лины сменила замки. Пока коллекция была у нее, квартира стояла на охране, но когда почти все вывезли, она от охраны отказалась. И теперь в панике позвонила Лине: сын трезвонит в дверь, грозится высадить.
Лина вышла из своей квартиры.
– Что вы тут шумите? Сейчас милицию позову.
– Я не могу войти к себе в квартиру! Эта сумасшедшая старуха заперлась и не пускает.
– Это вы о матери так? – Лина взглянула на его спутника, еще не старого, но полноватого, одышливого господина. – Простите, а вы кто?
– Я врач, – пропыхтел он обиженно.
– Психиатр? – уточнила Лина.
Он с важностью кивнул.
– У вас оплата почасовая? Мой вам совет: уходите скорее, а то вы тут даром время теряете. Лидия Григорьевна Асташова завещала свою квартиру мне.
– Вот видите! – взорвался сын, повернувшись к психиатру. – Ну разве не бред – завещать какой-то девке, а родному сыну…
– Шиш с маслом, – закончила за него Лина. – Дело в том, – продолжала она, обращаясь исключительно к психиатру, – что у Лидии Григорьевны коллекция музейного значения завещана Пушкинскому музею. Точнее, музею личных коллекций, но это один черт. Понимаете? Нельзя признать ее невменяемой по одной половине завещания и вменяемой по другой. Государство от своей доли ни за что не откажется. Они уже приходили, все оценили и описали. – Лина не стала добавлять, что коллекция уже вывезена. – Так что вам ничего не светит. А у вашего клиента своя квартира есть. Оставьте несчастную старуху в покое.
– Я не знал… – растерянно промямлил психиатр. – Я не в курсе…
И он стал спускаться по лестнице, а несчастный Desdichado[19], как мигом прозвала его Лина, бросился вслед за ним с криком: «Как же так?..»
Когда они скрылись за поворотом лестницы, Лина позвонила в квартиру Лидии Григорьевны и сказала, что горизонт чист, опасность миновала. Бедная Лидия Григорьевна уже дрожащими руками капала в рюмку валокордин.
– Давайте я чай поставлю, – предложила Лина. – Скажите, – спросила она, когда они уже сидели за столом и пили чай из «дитмар-эльяшевичей», с которыми Асташова не пожелала расстаться, в то время как остальной «севр» и «мейсен» отошел государству. – Вы не жалеете? Не хотите передумать?
– Линочка, я все думаю, что бы со мной было, если бы не ты. Нет, я ничуть не жалею. Я все сделала правильно. Теперь и умереть не страшно. – Немного успокоившись, она добавила: – Надо тебя ко мне прописать. Чтоб не ждать полгода, пока завещание вступит в силу.
– Вы уже собрались на тот свет? – иронически осведомилась Лина.
– Ох, Линочка, мне на тот свет давно уже пора, зажилась…
– Вот ваш… условный сын, – мигом нашлась Лина, – тоже так говорил. Не стоит за ним повторять.
– Ладно, сколько бог даст, поживу, – улыбнулась Лидия Григорьевна. – Но прописаться тебе все-таки надо. А в прабабушкиной квартире Галю оставь.
– Хорошо. Я и Витеньку туда прописала.
– А Митю?
– Он прописан с Нелей. Она ж на него алименты получает.
– Извини, не мое дело, но… ты с матерью совсем не видишься?
– С Нелей? Как переехали к вам, так и не виделись.
Лидия Григорьевна помолчала.
– Ты совсем не называешь ее матерью?
