Путь уже почти весь пройден, ура!
Нет, что-то не так… Вот так, кажется, лучше:
Но такого завершения истории не должно быть! Пусть будет так: тогда сюда приедут какие-то таинственные люди, построят на горке, над рекой, в том месте, где казнили коня, небольшой красивый домик на склоне горы.
У домика на крыше будет конёк, его специально вырежет местный плотник. И домик станет как волшебная колесница, потому что конёк на доме – крылатый, он уносит дом в путешествие по вселенной.
Конёк на крыше есть и по сей день у многих домов в Сибири…
Они, эти странные люди, недолго там проживут, снова уедут куда-то – также незаметно, как и приехали.
А домик останет, будет стоять, одиноко и гордо, и тревожно смотреть тёмными окнами вдаль.
И в туманные утра тому, кто приблизится к этому месту, будет казаться, что в доме ярко светятся окна, и даже будто станут видны в густом плывущем тумане мелькающие тени знакомых когда-то людей…
Но это жизнь! Вот об этом ещё можно подумать.
Да, что же такое – жизнь? Смерть – более менее понятно, это прекращение жизни. А вот сама жизнь – это что? Сегодня утром я жила, а сейчас меня уже могло и не быть.
Мы совсем ничего не знаем про неё. Всё какие-то открывки и догадки. В какой момент жизнь зародилась на земле и в каких формах появилась?
Учёные только с начала палеозоя могут хоть что-то предположить о ней убедительно. Мы можем следить за жизнью, органическим развитием мира с того момента, когда он уже живёт многообразно и неукротимо. Всё остальное – наши предположения.
А они могут быть сугубо спекулятивными.
Мы может аргументированно рассуждать о мире живого только с того момента, когда он уже очень богат, и начало его надёжно спрятано в глубинах бытия.
Он уже слишком далеко отодвинут от начальной фазы своего появления на земле.
Жизнь на земле давно явление обыкновенное и повсюду распространённое. Столь широко и надёжно, что даже помыслить нельзя об её полном уничтожении.
Но от этого она не стала менее таинственной. И её происхождение всё ещё остаётся загадкой.
Физический баланс жизни – протоплазма, она состоит всего из четырех элементов – кислорода, водорода, азота и угдерода, ну и ещё совсем немного минералов…
Но соединены они между собой столь причудливо, столь сложно, что объяснить это или просто повторить – попросту нельзя.
Если вдруг протоплазма окажется предоставленной самой себе, она тут же распадётся на составляющие химические элементы, которые спокойно возвратятся в свою родную неорганическую среду, законы которой глубоко враждебны самому факту существования живого.
У протоплазмы есть нечто такое, что отличает её от неорганической, мёртвой природы. Это душа или – психика, так по науке.
А психика, или индивидуальное поведение, обнаруживается без особого труда уже на самых примитивных ступенях жизни. Амёба хотя бы. У неё есть, и весьма не примитивное, поведение. А это уже проблески личного существования.
И у растений есть поведение и привычки. Но в это пока не все верят…
Начало органической жизни и начало космической эволюции – две величайшие загадки мира.
Ледник, как ластик, лёгко стирал, все без остатка, следы предыдущих цивилизаций, давая миру ещё один шанс – начать всё с чистого листа.
Но мир живого, едва окрепнув, упорно возвращался на ту же стезю – и конец его бывал всегда печально одинаков…
…Впереди уже отчётливо видны крыша и палисад Дусиного дома. Эта милая картина наполнили мою душу радостным возбуждением. Я вздохнула с облегчением. Моё ближайшее будущее виделось мне с полной ясностью.
Всё, теперь можно смело начинать бояться и жалко думать о себе. Даже если я упаду, здесь и сейчас, она, моя милая Дуся, меня обязательно найдёт. Уже видит, конечно, из окошечка, как я ничтожно бреду- ковыляю бескрайними полями-лугами прямо на её луче зрения…
Она, я знаю, всё время в окошко поглядывает, что бы ни делала.
Она почувствует, сердце подскажет, что я где-то здесь, рядом. И что мне нужна помощь…
На душе стало легко и светло. Путь пройден, я приосанилась и… легкомысленно оглянулась – по смятой траве тянулся яркий алый след. В беспощадном солнечном свете полудня свежая кровь казалась живой и даже как будто дымилась.
И тут я, в полном отчаянии, вдруг почувствовала, как нестерпимо больно мне ступать.
Все мои разнокалиберные мысли, которыми я услаждала себя в эти бесконечные часы – пока выбиралась из провала, отсиживалась у дома, надеясь усовестить беспощадно кровоточащую рану, пока шла по нескончаемому топкому лугу, теперь, внезапно и стремительно, просто катастрофически, покинули меня.
Теперь я уже ни о чём больше не могла думать, кроме этой ужасной раны на ноге.
Голова кружилась, слабость разливалась в руках. По спине бежала мелкая, противная дрожь. Я пошла медленнее.
Мир поплыл перед глазами, затем накренился. Резкая боль рвала всё моё тело, я охнула, покачнулась, но удержалась и не упала.
Мне стало казаться, что время остановилось навсегда – так медленно двигались мои мысли. И тут мне привиделся вечный покой. Это было так ужасно…
Я заплакала, нет – вру, я горько разрыдалась.
Однако, было бы слишком глупо умереть в пяти шагах от свободы. И я стала собирать остатки растрёпанной воли в свой жалкий, весь измазанный не повинующейся мне кровью кулачок.
Ещё чуть-чуть.
Ну же!
Если, чёрт возьми, я вообще хочу жить. Мне надо идти, мне надо идти вперёд.
ЧАСТЬ VI
Любовь и смерть
Когда я, почти ползком, приблизилась к заветному дому, занавеска на кухонном окне дрогнула и Дуся тут же выбежала ко мне. Из последних сил, приняв бодрый вид, я поднялась и поковыляла ей навстречу.
– Послушай! Что скажу! – бросившись мне шею, взволнованно шептала она.
– Это ты сначала послушай меня, – сказала я, указывая на свою ногу.
– Нет, дай мне сказать, – отчаянно причитала Дуся, лишь мельком глянув – ну что там у тебя ещё… – Я в молнию попала! – торжественно прошептала она, дерзко сверкнув очами.
