– А потом можно ногу повыше устроить, ну и.
– Что? – напряглась она.
– Что… что? Начнём колдовать.
– Так ты прямо сейчас и колдуй, – серьёзно сказала Дуся и даже слегка толкнула меня в плечо. – Чего тянуть. Я на тя удивляюсь.
– Прямо сейчас не… могу.
– Почему?
– Потому что для этого надо сосредоточиться. А сейчас я вся какая-то раздрызганная.
– А ты озлись.
Я с досадой сказала:
– Пластырь нужен, понимаешь. Без пластыря какое колдовство – говорю тебе, не могу.
Она тут же присмирела и сказала торопливым шёпотом:
– Ладно тогда. А ты сиди уже тихо.
– А ты куда?
– Я к Лизке сбегаю, побудь минуту, я мигом. У неё всего запас имеется, – сказала она, тут же быстро ушла и скоро вернулась с пластырем – большим, как раз таким, как мне нужно, в ладонь.
– Спасибо, Дусечка, давай, клей, не бойся, быстро только делай, чтобы края не намокли.
– И тут ещё кровь… И тут… – шептала она ожесточённо.
И правда, учитывать синяки и садины можно было долго. Когда она ловко приклеила пластырь на рану и закончила обряд приведения меня в божеский вид – оттёрла грязь и кровь, в которых я вся была порядком испачкана, дыхание её стало свободней.
Не без волнения смотрела она на меня, видно, не осмеливаясь делать дальнейшие расспросы. Она вполне понимала, что спасает меня. Возможно, ощущая в этот миг чистое сострадание, она уже забыла о том ожесточении, в котором встретила меня менее получаса назад.
Такой взволнованной я её никогда раньше не видела.
Но вот лицо её потемнело, глаза потухли, похоже, она снова вернулась к прежним мыслям – душа её словно омрачилась тяжёлыми предчувствиями…
– Дуся, эй, ты здесь? – спросила я тихо. Она ласково улыбнулась мне и спросила:
– Что ещё сделать, чтоб тебе полегчало?
– Ничего, пока всё в порядке, – ответила я, – главное, нет переломов и обошлось без сотрясения. Я ведь когда-то была гимнасткой, навык группировки при падении не утрачен. А самое главное, милая Дусечка, что мы обе с тобой сегодня утром попали в переделку и живы остались.
Выпрямившись во весь рост и глубоко вздохнув, она, снова полыхая румянцем во всю щёку, смотрела перед собой.
Потом она закрыла лицо руками и вскричала:
– Чёрт! Чёрт всё подстроил!
– Успокойся, прошу тебя, – сказала я не без испуга – такой Дусю я ещё не видывала.
– Чёрт! Чёрт! – не отнимая рук от лица, причитала она.
– Да, пожалуй, он, проклятый, конечно, он, – согласилась я. – Мы ему, дураку, сильно не нравимся. Хотя я сперва подумала, что всё это кое-какие серые волки – сиречь злые люди, подстроили.
– Ой, тут и не такое подстраивают. – продолжала всхлипывать она.
Я кивнула.
– Волчью яму можно, конечно, силами злых людей устроить, а вот как такую мощную грозу на ровном месте можно организовать, да ещё молнию на тебя, мою лучшую подругу и спасительницу, как они, эти злые люди, смогли направить? Тут даже ресурсов лесопилки вместе с аптекой, да ещё двух магазинов, конечно, боюсь, не хватит, – нервно смеясь, сказала я.
Она отчаянно замахала руками.
– Смеётся! Чёрт, чёрт это устроил, вот кто! Будь они все прокляты!
– Не ругайся, – сказала я просто так, хотя мне и самой очень хотелось кое-кого обругать как следует. – Так чёрт или «они», надо бы как-нибудь определиться. Хватить бестолку кричать, голова от этого болит, Дусечка.
– А что – не ругайся? – опять возмутилась Дуся. – Злыдней надо проклинать, когда злыдня ругаешь, это хорошо, бог за это грехи простит.
– Новый апокриф?
Она схватила мою руку и крепко стиснула её в своих горячих ладонях. Такой разгневанной я Дусю ещё не видывала. Слепо повинуясь её настроению, я отчётливо произнесла:
– Проклинаю.
– Не так! – в отчаянии махнула рукой она. – Кляни как следует, кляни иродов, на душе легче будет! – с большим сердцем выкрикнула она и, вконец обессиленная приступом внутренней злобы, не имевшей достойного исхода, упала на широкую лавку у стенки дома.
– Наверное, ты права, – согласилась я и сказала с азартом: Будь они все прокляты! Трижды прокляты, собачьи дети!
– Собачьи?! – взвилась Дуся в новом приливе сил.
– Собака, она пользу человеку приносит, а эти ироды одни мученья людям делают!
– Ладно, – сказала я примирительно, – берём выше – вражье отродье. Так подойдёт? Будь оно проклято, вражье отродье! – пафосно выкрикнула я. – По-моему, нормальное ругательство. Грехов пять- шесть мне будет отпущено за это. Как думаешь?
– Смеёшься всё.
И она снова горько заплакала.
– Дуся, хватит плакать, мне это надоело, – уже начала сердиться я. – Давай соберёмся с силами и придумаем, что делать. Моё положение идиотское, из него надо как-то выбираться. Помоги мне в этом.
– Надо… – сказала она, вытирая мокрыми ладонями лицо, однако всё ещё продолжая плакать.
– Главное, мы обе остались живы. Значит, бог сильнее чёрта, и он нас – любит. Потому и спас – тебя и меня, не допустил нашей погибели.
– Спаси, Господи, наши души, – сказала она со всхлипом, сквозь слёзы и вдруг заплакала навзрыд.
Я рассвирепела.
– Дуся, да что с тобой? Ты просто не в себе. Перестань плакать, радоваться надо, нам с тобой крупно повезло – молния тебя не убила, а это знак. Теперь ты непростая Дуся, ты теперь – дитя молнии.
– Дитя молнии? – сказала, всхлипнув, она, и вытерла глаз краем платка. Вдруг лицо её вспыхнуло новым приступом – гнева: – Это он, он хотел меня убить.
– Кто – он?
– Лексей.
– С чего бы это? Ты просто с перепугу рехнулась, милая Дуся.
– Да он всё руку мою просил, а я не давала. Вот и разозлился на меня, чёрт окоянный.
– А почему руку не дала?
– Страшно.
– Чего испугалась?
– Я не его боялась, мне он совсем не страшный был, мы с ним в одной постеле так и спали до последнего дня.
– А что тогда?
– Боялась. Что меня с собой потащит.
– Дуся! Ты чего боишься? А?
– Не смерти боюсь, я с ним боюсь туда идти.
– Почему?
– Я кто знает, куда оно всё пойдёт? Он такой… непонятный…
– Мне так не кажется.
– Ага! Причащаться отказывался долго.
– Так что с причастием?
– Потом уже исповедовался и причастился. Когда все уколы принял.
