– Хлопци, – сказал он, расхохотавшись. – Кланяйтесь нижче! Який носатый той посланник! Ха-ха-ха!.. Да нам що? Нам – або дома не бути, або волю здобути!.. Хлопци! Туречина приихала на Дон, ратуйте!..
Запорожцы, не поворачиваясь, отодвинулись от дороги.
Фома растерянно дергал уздечку и спрашивал:
– Это у них обычай так встречать послов?
– Это знак особого почета в Запорожском войске, – серьезно сказал Старой.
Сметливый Фома все понял, но сделал вид, что это ему даже понравилось. Петро, преграждая ему путь, Сказал:
– А ты не спеши, Фома, в лис: вси вовки твои будуть! Про тебя, посол, у нас на Вкраини давно писни спивають – погани писни!
Фома пожал плечами. А Петро – был он под хмельком – настойчиво хотел говорить с турецким послом.
– У нас вийско таке тихе, – говорил он, – що и у всим свити билом нигде немае. Горы мои казаки звернуть! И море шапками вычерпають! А ты, Фома, не знаешь, що тиха вода, а греблю рве. Ну, що ж ты мовчишь, як та сорока в гостях?
– Чего он хочет? Кто он такой? – спросил посол, осаживая лошадь.
– Ге-ге! – продолжал Петро. – Лисом чоловик ишов, а дров не бачив! Да я, голова ты турецкая, атаман того самого войска, що тоби так низко кланялось. Гукают мено Петро Матьяш! Я ж бачу, що ты – турский посол, а ни бе ни ме не знаешь! Ну, прощувай! Може, де и побачимся! – Сунул пистоль за пояс, поправил свитку и пошел к войску.
…Подъезжая к Черкасску, Старой и Фома услыхали пальбу из самопалов и гром сторожевой пушки.
– Зачем стреляют?
Старой сам удивился, но ответил:
– Турецкому послу не в новость почести. Тебя и раньше встречали с почетом. И других стран послов встречаем мы с почетом.
Фома облегченно вздохнул.
Приподнявшись в стременах, Старой увидел, что народ со всего Черкасска валит на пристань. С пристани доносились веселые голоса:
Старой догадался, что в расцвеченных бударах, которые стояли у пристани, приплыл Каторжный. Их разгрузили. Окруженный казаками, стариками, детьми и бабами, Каторжный, широкоплечий и высокий, медленно шел на майдан мимо Московских ворот. Позади двигались подводы, груженные свинцом, порохом, селитрой, серой и пушечными ядрами. Стучали подводы с хлебными запасами, крупой, вином и толокном, подводы с сукнами, с мехами дорогими, подводы с царской брагой, пивом; подводы с бочками, наполненными медом. Отдельная подвода под сильной стражей – сабли наголо – с деньгами царскими. Были подводы с книгами церковными. А позади на трех подводах везли колокола. Начищенные колокола сверкали, словно золото. Как воробьи, вокруг колоколов сидели попы московские, посланные царем на Дон для службы церковной.
Фома Кантакузин дернул узду, остановил коня.
– У вас сегодня праздник?
Старой сказал:
– Старинная пословица гласит: встречают с полными ведрами – к добру, с подводой полной – к счастью. Тебе, посол, не будет худа! – А сам дал знак: убрать с дороги подводы.
Подводы с рухлядью живо свернули за часовню. Дойдя до майдана, Иван Каторжный сел на коня и подъехал к послу. Подъехал и Степан Чириков, московский дворянин, приехавший встречать Фому, чтоб довезти его в Москву «бесстрашно». Чириков был в цветном кафтане, в шапке собольей. Усы седые и бороду седую щиплет.
Все поздоровались. Фома хвалил султана. Иван хвалил царя за щедрость и за ласку. А Степка Чириков – тот хвалил и царя, и султана.
– Негоже тут стоять, – сказал Старой. – Народ бредет сюда валом.
Посла, толмача его и греков проводили во двор, чтоб отдохнули после дороги. Приставили большую стражу. Степке Чирикову дали другой двор, а атаманы пошли совещаться в землянку Старого.
Мигала свечка.
– Ну, братцы, что будем делать? – первым сказал Старой.
– Как будем брать Азов? – усаживаясь за стол, спросил Татаринов. – Какой хитростью?.. Откладывать теперь не можно. С земли возьмем – бить станут с моря… Я ж придумал как. Возьму!.. Пора ли войску объявлять в кругу?.. Отпишем ли, Старой, о том великом деле царю? И отпускать ли нам в Москву турецкого посла? Отпустим – промысел уйдет!
– Не легкая задача! – нахмурясь, сказал Иван. – Царь на Москве к добру склонял: выдал нам всего в три раза более противу прежнего… Но мы с царем теперь не посчитаемся. Земля Руси и Дон дороже нам…
– Терпеть обиды и разорение от турок мы не будем, – сказал решительно Старой. – Время пришло вершить судьбу.
– Тихо! – сказал Татаринов. – Подслушают! – Он говорил шепотом.
Ульяна не спала: она пекла лепешки и ставила вино на стол. Тревога залегла в душе ее, тревога видна была в глазах и на лице.
