Я даже обозлился на него:
– Что же ты на фронт не ушел? Только хвастал, да?
– Ну и чудной ты, Гришка! Куда же я один пойду?
– А чего же к нам не приходил?
– Рассердился на тебя, вот и не приходил. Вдвоем мы бы уже давно на фронте были.
Андрей порылся в кармане и вынул четыре патрона.
– Вот здесь нашел, – сказал он.
Ванька осмотрел их и сказал деловито:
– Ну если патроны нашел, так и граната тут может быть.
– Ясно, может, – сказал Андрей. – Надо только поискать как следует. Без толку болтаться нечего, главное – смотри под вагонами.
– Я и хотел лезть, – сказал Васька и, недолго думая, нырнул под вагон.
Мы тоже полезли на животах под вагоны.
– Ай, ай! – закричал вдруг Васька, словно его кто резал.
Мы все поползли к нему на помощь. А Васька все орал и показывал пальцем под соседний вагон.
– Ай, ай! Человек!
Мы схватили Ваську за руку.
– Какой человек?
– Живой.
Из-под багажного вагона, опираясь на толстую палку, вылез человек в грязной шинели.
– Тише, – хриплым голосом сказал он. – Тише. Лезьте сюда.
Мы выбрались из-под колес и робко подошли к человеку.
– Вы только не кричите, ребята милые, – торопливо сказал он, запинаясь. – Вы чьи?
– Мы поселковые.
– Кто ваши отцы?
– А тебе на что? – крикнул Иван Васильевич.
Мне стало жалко этою обтрепанного, грязного человека. «И чего он залез сюда? Прячется, верно, от кого», – подумал я.
– Чьи же вы? – еще раз спросил человек.
– Деповские, – сказал я. – А ты кто такой?
– Я красноармеец.
Мы так и уставились на него во все глаза. Лицо у него было совсем серое от грязи. Скулы туго обтянуты кожей.
– Товарищ красноармеец, закури, – сказал Андрей и протянул ему пачку махорки.
Я вытащил из-за пазухи хлеб, прихваченный из дому. Иван Васильевич достал из кармана спички.
Красноармеец прежде всего потянулся к Андрейкиному табаку. Руки у него дрожали.
Вместе с ним закурили и мы. Желтоватый дым закружился над нами легким облачком.
– А что ты здесь делаешь? – спросил красноармейца Андрей.
– Отстал я… Ранен… – и красноармеец отвернул правую штанину. Под штаниной мы увидели наскоро сделанный из рубахи почерневший бинт, на котором густым коричневым пятном засохла кровь. – Не мог со своей частью уйти. Потому и болтаюсь здесь.
– А где ночуешь? – спросил Васька.
– На чердаке. Вон на том, что с пробитой крышей. – И красноармеец показал на среднюю кладовую, у которой снарядом была разворочена крыша.
– Ребята, смотрите только не проболтайтесь. Если узнают, что я здесь, повесят, гады.
– Ты, товарищ, не беспокойся. Мы не проболтаемся. Не такие, – сказал Андрей.
– Ну, идите отсюда, – сказал красноармеец, – а то еще заметят нас.
И, опираясь на палку, он медленно побрел к своей кладовой.
Мы долго смотрели, как он, тяжело волоча простреленную ногу, неуклюже карабкался по шаткой лестнице на чердак.
Когда он скрылся, мы побежали в поселок.
– Андрей, что же теперь нам делать? – спрашиваю я на бегу.
– Что? Молчать. Никому об этом. Помрем – не скажем.