прошли годы, словно не было еще моей дочери, словно Эмилиано, как прежде, ожидал меня в номере на втором этаже с большими окнами, выходящими в сад, в котором на солнце сверкали серебристые брызги фонтана.
Вдоль аллеи, ведущей к входу, как и раньше, был сделан бордюр из полевых цветов. Я медленно шла и снова слышала мягкий вибрирующий голос Эмилиано, который перечислял их названия: «Эти маленькие розовые чашечки с трилистниками — Oxalis, а вон тот каскад из белых и лиловых цветов — это Arabis Cau- casica…»
— Синьорина Арлет Аризи? — Мужской голос был полон удивления и волнения.
Я резко обернулась, словно застигнутая врасплох.
— Доменико! — воскликнула я голосом, прерывающимся от рыданий, которые внезапно сдавили мне горло.
Я протянула ему руку, которую он крепко и нежно пожал.
— Наконец-то, — сказал бармен, который, как всегда, был безупречен в своем тонком белом пиджаке и черном шелковом галстуке-бабочке. — Наконец-то вы вернулись!..
Я плохо видела его лицо: глаза мои застилали слезы.
— Ах, Доменико… — прошептала я.
— Как обычно? — спросил он, улыбаясь, чтобы совладать со своим голосом.
— Как обычно, — ответила я, идя впереди него к дверям бара.
Когда мы с Эмилиано жили в «Гранд-Отеле», то всегда пили коктейль из шампанского по утрам, и к полудню бутылка «Кристалла» обычно была пуста.
После смерти Эмилиано я перестала любить шампанское.
Я сидела в углу за столиком рядом с пианино, который мы облюбовали когда-то прямо напротив стойки бара, и глядела вокруг. Тот же самый ковер, та же обивка из розового шелка с разводами на диванах и креслах. В баре никого не было. Я вспомнила о Джанни Луда, пианисте, который каждое лето приезжал в Римини, чтобы своей игрой и чудесным голосом развлекать гостей «Гранд-Отеля». Это был очень деликатный и обаятельный человек. Когда я входила в бар с Эмилиано, он всегда начинал играть старую неаполитанскую песню «Без тебя», которая, особенно под влиянием выпитого шампанского, трогала меня до слез.
Мы садились рядом на диван, Эмилиано обнимал меня за плечи и шептал на ухо нежные слова любви. Иногда он как-то задумчиво-пристально смотрел на меня, пытаясь разгадать тайну, которая, как он часто любил повторять, скрывалась во мне. Его любовь только возрастала в попытках найти ключ к этой тайне, которой, скорее всего, на самом деле и не было. Я была счастлива с ним. Эмилиано без устали часами разговаривал со мной, и его слова проникали мне прямо в душу, воспламеняя чувства к нему. Хотя я никогда не давала ему повода, иногда он бывал очень ревнив, в чем, по-видимому, проявлялась его душевная ранимость и недостаточная вера в самого себя. Возможно, это и привело его к такому трагическому концу.
— Вы пробудете у нас несколько дней? — спросил Доменико, ставя на столик бокал, в котором весело искрились пузырьки шампанского.
— Не знаю. Посмотрим, — ответила я и попросила: — Выпейте со мной, Доменико, в память о прежних временах.
Он тут же наполнил себе бокал, поднес его к моему.
— В память о прежних временах, — повторил он тихо.
— И за него, — прошептала я, боясь произнести его имя.
Доменико кивнул головой, и луч солнца блеснул в его волосах, таких же густых и светлых, как у Эмилиано.
— Это случилось здесь? — поколебавшись, спросила я.
И снова Доменико ограничился лишь кивком. Но я почувствовала, что он хотел рассказать о том страшном событии, которому стал свидетелем пять лет тому назад, и задала следующий вопрос:
— Как это произошло?
Кое-какие подробности, относящиеся к официальной версии его смерти, сообщила мне тогда Лола Монтальдо во время нашего телефонного разговора.
«Смерть брата, — злорадно заявила она тогда, — пресекает все твои попытки войти в нашу семью». Только это ее беспокоило, и она испытывала удовольствие от победы, которую в другое время и не мечтала так легко одержать.
— Он в самом деле был пьян? — продолжала спрашивать я Доменико.
— Никто никогда не видел его пьяным, — покачал головой бармен. — Даже вы, я думаю, — заметил он.
Это была правда. Сколько бы Эмилиано ни выпил, я никогда не видела, чтобы он потерял ясность ума.
— Я думаю, синьорина Аризи, что Эмилиано Монтальдо никогда не был так трезв, как в ту ночь, — уточнил он и добавил после паузы: — Его последние слова были о вас.
Этого я не знала. Я жадно смотрела на него в ожидании других подробностей.
— Сначала он рассказал мне странную историю, — задумчиво сказал Доменико. — Рассказывал он ее, улыбаясь, как обычно. Потом, прежде чем достать пистолет, сказал: «Моя болезненная чувствительность — это обман. Нежность Арлет — это обман». В его глазах было столько грусти, — закончил молодой человек.
— Он лгал, — тихо заметила я. — Никогда я не была нежна, особенно с ним.
Ужасно, но Эмилиано так и не узнал о моей беременности. Мы виделись с ним за день до его самоубийства, но в спешке: я собиралась в Испанию. Я предполагала рассказать ему о том, что жду ребенка, в следующий раз, при более удобном случае. Если бы он знал о том, что скоро станет отцом, возможно, все было бы по-другому. А может, и нет. Сколько безумия и сколько разумного было в этом самоубийстве? Кто знает, стал бы или нет он хорошим отцом для Эми — так я назвала нашу девочку.
— Доменико, вы верите в судьбу? — спросила я его, допив бокал.
— Это трудный вопрос, — отшутился он. — Кто-то сказал, что наша судьба похожа на нас самих.
— Да. Судьба так или иначе вынуждает тебя следовать за ней, — согласилась я.
Вера в существование неотвратимой силы, которая управляет каждым нашим движением, упрощала мне жизнь. Значительно тяжелее было сознавать, что судьба пишется в тот момент, когда свершится, и не на миг раньше.
— Наверное, в книге судьбы было записано, что это произойдет здесь, — сказал Доменико, — на этом самом месте, где вы теперь сидите.
Я замерла, не в силах пошевелиться. Только рука, которая еще держала бокал, ощутимо дрожала.
— Прошло уже много времени, — продолжал он, качая головой.
— Что еще вы помните? — проговорила я, подавив волнение.
— Выстрел. Сухой щелчок, даже не очень громкий. От пули образовалась маленькая ранка в правом виске. Но умер он сразу: опустил голову, словно обессилевший человек, и как будто мгновенно заснул.
Газеты представили смерть Эмилиано как несчастный случай, который произошел в результате неаккуратного обращения с оружием.
— Спасибо за шампанское, — прошептала я, поставив бокал на стол.
Бар заполнился участниками конгресса, оживленно обсуждавшими что-то. Они оторвали меня от моих мыслей, нарушили хрупкую нить воспоминаний. Я поднялась и попрощалась с Доменико, который занялся новыми посетителями.
Слегка заплетающимися ногами я добралась до холла. Коктейль из шампанского, от которого я отвыкла за эти годы, ударил мне в голову.
— Есть заказ на имя Аризи? — спросила я у портье.
Он забегал пальцами по клавишам компьютера.
— Конечно, синьора Аризи, — услужливо подтвердил он. — У синьоры есть багаж?
— В багажнике моей машины, на стоянке.
Он позвал рассыльного.
