барабана, терзаемого Джанни. Особая деликатность и сложность момента, вынуждавшая держать детей на почтительном расстоянии от виллы, заставила ее отказаться от ежедневного послеобеденного отдыха, который она обычно сдабривала хорошим стаканчиком красного вина, и теперь, когда она сидела в удобном плетеном кресле, ее веки все время стремились закрыться, а голова норовила упасть на грудь. Когда Джанни наконец-то перестал бить в свой барабан, мадемуазель, несмотря на все усилия оставаться бодрствующей, незаметно для себя задремала.
Валли толкнула младшего брата локтем.
— Мадемуазель Ювет в своем репертуаре, — прошептала она довольно.
— Оставь ее в покое, — предупредил Эмилиано, перестав бормотать про свои кипарисы.
Валли ехидно возразила:
— Пока она спит, мы можем вернуться в дом и поглядеть, что там происходит.
Но Джанни, чтобы досадить сестре, снова принялся колотить в барабан прямо под ухом у воспитательницы, и она тотчас проснулась.
— Как обычно, ты всем мешаешь, — сурово начала она. — Когда твой брат занимается, ты должен соблюдать тишину, понял?
— Понял? — передразнила ее Валли, надеясь, что Джанни уймется и мадемуазель опять попадет в объятия Морфея, как любила выражаться их мать.
Ей очень хотелось приблизиться к вилле, чтобы понаблюдать за таинственными событиями, которые там совершались.
Через несколько минут глаза мадемуазель снова закрылись, и гувернантка впала в глубокий сон. В последнюю секунду она хотела было возмутиться нахальством девочки, которая открыто насмехалась, передразнивая ее акцент, но не выдержала и дала себя победить освежающему сну. Тем более, что толку она все равно бы не добилась — детки богатых все одинаковы. Гувернантка привыкла к избалованности этих отпрысков, выросших в достатке. Дети лишь терпели ее с видом превосходства — еще бы, ведь они имели могущественных союзников — своих родителей, готовых всегда защитить свои чада. Знала она и то, что они издеваются над ней за ее пристрастие к вину, но и на это смотрела сквозь пальцы. А что бы еще помогло ей выносить злую судьбу, которая толкнула ее в логово банды маленьких шалунов и негодяев?
Прошло уже двадцать лет, как она покинула свой провансальский городок, чтобы обосноваться в Италии, где переходила из семьи в семью, повсюду сталкиваясь со спесью родителей и наглым коварством детей. Все эти годы она мечтала о том моменте, когда вернется в свой веселый и чистый городок на юге Франции, чтобы спокойно провести там остаток своих дней. И вот теперь, когда немцы захватили ее страну, она имела еще одну причину, чтобы обратиться к помощи стаканчика. Утешало только одно: молниеносная война, обещанная Гитлером, конечно же, скоро закончится, закончится раньше, чем придет срок ухода на пенсию. А она уже отложила кругленькую сумму, которая за это время наверняка увеличится еще.
— Прекрасные кипарисы, кипарисы мои… — Эмилиано повторял стихи и думал о кладбище, которое увидел в день похорон деда, чье имя он носил.
Там тоже росли темные кипарисы, которые навели его на грустные размышления о дне Страшного суда, когда раскроются могилы и всемогущий господь призовет к ответу всех — и живых, и мертвых.
В чистом воздухе послышался рокот мотора: машина по аллее приближалась к дому.
— Эмилиано, — радостно воскликнула Валли, — папа приехал!
Она вскочила, уронив на землю вышивание. Ее платьице из розового муслина с вышитым лифом и белым пикейным воротничком красиво облегало ее хрупкое тело, а светлые волосы, спускавшиеся вдоль спины, были тщательно расчесаны и завиты в длинные локоны. Она могла бы считаться красивой девочкой, если бы не слишком широкое лицо с маленькими темными глазами, в которых блестел огонек какой-то завистливой жадности.
— Приезд папы можно было предвидеть, — прокомментировал Эмилиано. — Папа всегда приезжает, когда мама собирается родить ребенка.
У него был умудренный вид старшего брата, вынужденного делить родительскую любовь с новоявленными братьями и сестрами. Так было с появлением Валли, потом Джанни, а теперь будет и с четвертым ребенком.
Братик родится или сестренка? Этот вопрос, в общем, оставлял его равнодушным. Положение в любом случае могло только ухудшиться, хотя и так уже несколько месяцев мать совсем забыла о нем, полностью поглощенная своей новой беременностью.
— Пойду посмотрю, что там происходит, — решила Валли.
Она быстро спустилась по ступенькам беседки и направилась по аллее к вилле.
Эмилиано не двинулся с места. Зато Джанни сразу же бросил барабан и побежал за сестрой.
— Подожди меня, Валли. Я иду с тобой, — закричал он пронзительным голосом.
Пытаясь догнать ее, он споткнулся и упал, но, к, счастью, отделался лишь ссадиной на коленке и порванными штанишками из серой фланели.
— Не кричи, дурак. Разбудишь мадемуазель, — предупредила сестра, подбежав к нему.
— Я даже не плачу, — сказал малыш, хотя две круглые слезинки уже появились в уголках его глаз.
Коленку сильно саднило, но желание участвовать с сестрой в таинственном приключении взяло верх.
— Вернись обратно, — приказала она брату.
— Если не возьмешь меня с собой, я все расскажу папе, — настаивал на своем малыш.
Валли поглядела в сторону беседки. Мадемуазель спала, а старший брат, верный долгу, продолжал упорно зубрить стихи.
Девочка грозно посмотрела на младшего брата:
— Ты ничего не скажешь папе, иначе я тебя поколочу. И не пойдешь со мной, потому что ты еще мал и то, что там происходит, тебя не должно интересовать.
Джанни выпрямился, вытер слезы и принялся спорить с сестрой.
— Я знаю, что ты собираешься делать, — набросился он на нее. — Ты хочешь посмотреть, как рождаются дети? Ну, тогда я тебе вот что скажу: я тоже хочу посмотреть на это, — заявил он, не попятившись ни на миллиметр под угрожающим взглядом сестры.
У Валли ответ был уже наготове.
— Это женские дела, — категорично заявила она. — А ты мужчина. Я могу смотреть, а ты нет. А если будешь шпионить, — пригрозила она, — то увидишь: обязательно поколочу.
Джанни заколебался. Он знал, что Валли всегда держит свои обещания и рука у нее тяжелая.
— Ну ладно, — отступая, смирился он. — Подумаешь, невидаль. Я и так прекрасно знаю, как рождаются дети. Они рождаются у мамы изо рта. Мама выплюнет ребенка — и все. А тебя поймают и накажут, — изрек он, стоя посреди аллеи и с завистью глядя на сестру, которая побежала к дому.
Первое, что заметила Валли, была машина ее отца. Этот роскошный автомобиль американского производства, купленный Эдисоном Монтальдо три года назад, придавал издателю чувство могущества и превосходства над всеми.
Машина стояла на площадке перед виллой, рядом с черным лимузином доктора Поцци, их семейного врача, приезжавшего принимать роды вместе с синьорой Иларией, акушеркой, которая помогла родиться уже сотням детей, не считая детей Монтальдо.
Девочка обошла дом и вошла в кухню через стеклянную дверь. В просторном помещении повариха и горничная ставили на плиту кастрюли с водой и оживленно болтали между собой.
— Говорю тебе, на этот раз так просто не обойдется, — предсказывала горничная Анджелина, девушка с блестящими черными глазами, высокая и худая, одетая в черное сатиновое платье и белый накрахмаленный передник.
У нее была оливковая кожа и волосы неопределенного цвета, собранные под кружевной наколкой.
— Следи лучше, как вода закипает, — прервала ее повариха по имени Джильда.
— Не беспокойся, слежу, — успокоила Анджелина, засовывая в топку большой кухонной плиты два здоровых полена. — Но на этот раз бедняжка так просто не родит. Зачем, по-твоему, доктор велел вызвать синьора?
