— Ну как там, закипает эта вода? — нетерпеливо спросила повариха.
— Сейчас закипит. Не могу же я сама залезть в печку, — ответила та. — Лучше бы посадить его самого в эту печку, этого борова, — зло сказала девушка, вся красная от жара.
— Анджелина, — вскинулась Джильда, — попадешь ты в беду из-за своего длинного языка.
— Только потому, что я говорю правду? — Служанка была искренне привязана к своей хозяйке. — Ты же прекрасно знаешь, что сказал доктор пять лет назад.
— Молчи, Анджелина, и следи за водой.
— «Больше никаких детей, командор, прошу вас. Дело идет о жизни синьоры». Так он ему сказал. Я это слышала сама, своими собственными ушами. А он, вы только подумайте, опять со своей распроклятой штукой, которую никак не может удержать в застегнутых штанах.
Повариха вспыхнула и быстро перекрестилась.
— Брак священен, — попыталась защитить она хозяина. — И права мужа…
— … который изменяет ей направо и налево. Все знают, что устраивает эта свинья, — не унималась та.
— Помилуй тебя бог за твой длинный язык! А я с этого момента держу рот на замке, — ответила Джильда, приподнимая крышку. — Лучше неси наверх эту кастрюлю, — добавила она, протягивая ей пару тряпок, чтобы держаться за горячие ручки.
Притаившись за огромным холодильником, Валли прижалась к облицованной белым кафелем стене, в то время как Анджелина проходила рядом, с трудом удерживая большую кастрюлю с кипящей водой. Девочка слышала весь разговор, и хотя не могла понять полностью смысла сказанного, но уловила, что он не был лестным для ее отца. Валли была на пороге еще одной тайны. В доме, оказывается, происходили серьезные вещи. Жизни матери грозила опасность, а ее отец делал вещи, которые вызывали неодобрение Анджелины. Но то были всего лишь пустые слова, слова, брошенные на ветер, ведь мать ее бессмертна, а отец непогрешим. Однако во всем этом следовало разобраться.
Следом за горничной из кухни вышла повариха еще с одной кастрюлей горячей воды. Валли с облегчением вздохнула. Проскользнув в пустую кухню, она открыла дверцу буфета, где стояла большая стеклянная ваза с печеньем, и схватила несколько штук. Едва она вышла во внутренний дворик, как услышала жалобный стон, который доносился с верхнего этажа. Валли узнала голос матери. Значит, в самом деле так больно произвести на свет ребенка? Но если это так, зачем же их рождать?
Однажды мать показала ей на картинке летящего аиста, который нес в своем клюве сверток с новорожденным.
— Значит, и меня принес аист? — испытующе спросила она, огорченная тем, что не помнит этого полета в голубом небе и прибытия в их миланский дом.
— Конечно, — улыбаясь, сказала Эстер.
Впоследствии одна ее подружка, с которой они вместе посещали первый класс в колледже урсулинок, убежденно разъяснила ей:
— Не верь ты в этих аистов. Детей рождает мама. Сначала она носит их в животе, ждет, пока они вырастут, а потом выбрасывает наружу, совсем как курица, когда сносит яйцо.
Это была довольно убедительная версия, но полностью она тайну не развеивала. И вот теперь пришел, наконец, момент узнать об этом всю правду.
Валли сунула в рот печенье, вышла на служебную лестницу и поднялась по каменным ступенькам на второй этаж.
Осторожно приоткрыв дверь, девочка проскользнула в мамину гардеробную.
Это была просторная комната с лакированными шкафами цвета слоновой кости, украшенными золочеными ручками. Каждая дверца открывалась ключом, с которого свисал белый шелковый помпон. В нише рядом с окном, выходящим в парк, стоял туалетный столик с большим овальным зеркалом, весь заставленный 'хрустальными флаконами с духами, баночками с кремом, щетками и кисточками всех размеров.
Валли погладила мягкие дымчатые складки тюля, свисавшего по бокам стола. С любопытством разглядывая свое отражение в зеркале, она доела последнее печенье. Потом понюхала содержимое пузырьков и баночек, сознавая, что делает недозволенное. Мать строго-настрого запретила ей входить в гардеробную и прикасаться к ее вещам. Черепаховая коробочка, плоская и круглая, привлекла ее внимание. Девочка открыла ее. Там лежал какой-то диск интенсивно-красного цвета. От коробочки шел нежный запах.
— Румяна, — зачарованно прошептала Валли.
Ее мать пользовалась ими, чтобы подкрашивать щеки, но не хотела, чтобы об этом знали, и говорила, что пользуется только водой и мылом. Валли энергично провела диском по обеим щекам, потом посмотрела в зеркало на результат. Две широких красноватых полосы пролегли по ее скулам до подбородка. Ей это понравилось.
В ватной тишине гардеробной, полной заманчивых вещей и таинственных ароматов, Валли почти забыла о цели своего визита в покои матери. Напомнил ей об этом короткий душераздирающий вопль из спальни. Девочка почувствовала, как по спине у нее пробежала дрожь. От страха свело живот. Растерянная, она оглянулась вокруг, не в силах сдвинуться с места. И тут услышала рядом, в соседней ванной, взволнованные голоса Анджелины и тетки Поднесены.
— Плохо дело! Бедная синьора! Плохо дело! — повторяла горничная горестным голосом сквозь шум и плеск воды.
— Помолчи! Все будет хорошо с божьей помощью. И доктор у нее хороший, — раздраженно оборвала ее тетка.
Полиссена была младшей сестрой Эдисона Монтальдо. В свои тридцать восемь лет она все еще не была замужем и жила в доме Монтальдо, занимаясь домашним хозяйством вместе с Эстер, которая хорошо относилась к ней. Полиссена тоже любила Эстер и уважала брата. Тайком она мечтала о принце на белом коне и годами не теряла надежды, хотя принц на ее горизонте не появлялся.
— Она умрет от потери крови, — испуганно бормотала Анджелина. — Смотрите, сколько крови, синьорина.
Послышался другой вопль, на этот раз более продолжительный.
Девочка услышала, как обе женщины поспешно вышли из ванной комнаты, механически переступила ее порог и остановилась, остолбенев, перед слегка приоткрытой дверью, которая вела в спальню.
Там, в глубине комнаты, она увидела спину врача в рубашке и жилете, склонившегося над лежащей на кровати матерью, и рядом с ним женщину в белом халате, которая говорила ей:
— Вы должны постараться, синьора. Тужьтесь сильнее.
Взгляд Валли уловил эти фигуры и краски с яркостью и плотностью фламандской картины: часть беспорядочно сдвинутой мебели, полуденное солнце, которое проникало сквозь ткань занавесок, край белой простыни, густо испачканный кровью.
Валли не удалось увидеть большего через узкую щель, но она чувствовала царившее там напряжение и суматоху. В этот момент новый ужасный вопль привел ее в трепет.
— А-а!.. О-о!.. — нечеловеческим голосом кричала мать.
— Головка показалась. Выходит, выходит!.. — воскликнул врач.
— Еще подтолкните. Ну, еще немного… — просила женщина в белом халате.
Послышались взволнованные голоса, которые Валли не удалось разобрать. Вскоре после этого акушерка в белом халате выпрямилась и подняла на руках маленькое сморщенное существо, красное и скользкое, которое издавало какой-то сиплый писк.
И в этот же момент Валли тоже вскрикнула — чья-то жесткая и сильная рука схватила ее за плечо. Она обернулась и оказалась лицом к лицу с Микеле, их шофером.
— Тебе нельзя быть здесь, — отрывистым голосом сказал он.
— Тебе тоже, — парировала девочка.
Широкая и крепкая мужская рука продолжала сжимать ее плечо.
— Это зрелище не для девочки, — сказал он, подталкивая ее к выходу из гардеробной.
— Ты расскажешь про это? — поколебавшись, спросила Валли.
Микеле улыбнулся ей.
