– Ого! – воскликнул Зеленин. На его желчном сухом лице изобразилось удивление. – Вот что значит быть нормировщиком в чистом виде. Слушайте, вам это полезно знать. Вся примудрость состоит в том, что наше хозяйство всегда выполняет производственный план. Заметьте – всегда! И это главный наш козырь. За это нас хвалят и даже премируют. Правда, по вводу объектов в эксплуатацию, особенно жилья, мы отстаем – это наш минус. За это нас даже и критикуют. Но что за беда! У кого нет минусов?! Кого не критикуют?! А что хочет Воронов? Он решил снять часть людей, ну кой-какой резервишко, с основных объектов на жилье. Понимаете, чтобы и то тянуть и другое. Словом, за двумя зайцами решил погнаться. Ай-я-яй, какой неопытный! – Зеленин защелкал языком и покачал головой. – На пределе захотел работать. И думает, что все последуют его примеру, вся стройка. Но ведь работать так – значит смотреть надо в оба. А то, не ровен час, и сорваться можно. Разве могут рисковать такими вещами разумные люди? А во главе стройки у нас люди стоят очень даже разумные. Впрочем, вы и сами убедились в этом.
Желчная речь Зеленина делала свое дело, и Катя все больше тревожилась за Воронова. «Надо непременно поговорить с ним, – думала она, – убедить его, чтобы он поступал более осторожно…»
Но в эту минуту в кабинет Зеленина вошел высокий беловолосый паренек лет восемнадцати в вельветовой курточке, из которой он заметно вырос. По светлым голубым глазам, по густому щетинистому бобрику Катя уловила в нем сходство с начальником отдела кадров. Это был его сын Толя, работавший лаборантом.
– Леонид Николаевич, ну что это за безобразие?! – сказал он, капризно наморщив лоб. – Меня Воронов выгнал из лаборатории.
– Воронов? Тебя? Выгнал? – качал головой Зеленин, поджимая свои тонкие губы. – Как же он тебя выгнал, интересно?
– Я им приготовил состав бетона для массивов-гигантов. А он приехал с этим рецептом и как заорет: «Кто подписывал этот рецепт?» Я отвечаю: «Я, потому что начальник в отпуске». А он говорит: «А кто составлял его?» Я говорю: «Тоже я». А он как гаркнет: «Вон из лаборатории, чтобы ноги твоей здесь не было! Тебе, говорит, не состав бетона готовить, а мякину для коров». Я ему сказал, чтобы он сам убирался подальше. Он тогда схватил меня за руки, повернул и коленом… вытолкал.
– Какая непочтительность!
– Если его не накажут, я не буду работать в лаборатории.
Зеленин развел руками.
– Ну зачем же так пугать, Толя? Ведь ты только подумай – на тебе вся лаборатория держится. Как же без тебя будет существовать стройка?
– Вы все шутите, Леонид Николаевич! Я вижу – мне тут делать нечего.
На пороге с Толей столкнулся Воронов, хмуро посмотрел на него и вдруг, заметив Катю, смутился.
– Что этот недоросль у тебя делал? Жаловался? – спросил он Зеленина.
– Нет, восторгался твоей силой.
– А черт с ним! Все равно его нужно выгонять.
– А ты об этом поговори с Синельниковым либо с начальником.
– И поговорю. – Воронов набычился и сурово смотрел на Зеленина.
– Что ты на меня уставился? Может, и меня выгнать хочешь?
Воронов вскользь посмотрел на Катю.
– Массивы бетонировать скоро. А этот недоросль прислал такой состав гравия, что им не тонкие стенки бетонировать, а фундаментные башмаки.
За дверью раздался трубный голос жены Дубинина:
– Идем, идем! Это ему так не пройдет. Я покажу ему…
Могучая, пышущая гневом, она ворвалась, как пожарный, почуявший запах дыма. За руку она тянула сына и с ходу пошла в атаку на Воронова:
– Ты что же это безобразничаешь? Думаешь, на тебя управы не найдется? Врешь! Я в суд подам! Я до Верховного Совета дойду!..
– Что случилось, Ефросинья Ивановна? – перебил ее Зеленин.
– Как, что случилось? И ты еще спрашиваешь? Он, злодей, осрамил моего сына. Толя, расскажи, как он тебя ударил. Ну, чего стоишь? Рассказывай!
Дверь снова распахнулась, и вошел сам Дубинин.
– Фрося, у тебя совесть есть?
Дубинин говорил глухо, просительным тоном, и чувствовалось, что подобные сцены для него не впервой и что ему стыдно.
– Ты не у меня совесть спрашивай, а у него, – она гневно показала на Воронова. – Вот кто бессовестный.
– Ну, кто здесь какой – это наше мужское дело, Разберемся. А ты ступай, ступай домой. Толя, бери мать!
Они вместе с сыном взяли ее под руки, но в самых дверях Ефросинья Ивановна остановилась и крикнула Воронову:
– Мы еще посчитаемся!
– Ступай, ступай… – Дубинин аккуратно притворил дверь и сказал, неловко переминаясь у порога: – Я случайно заметил, как жена-то к вам пошла. Ну и почуял, что недоброе учинит. Вот оно как… – Он неуклюже повернулся и вышел.
