признаться в этом постеснялся. «Удержусь как-нибудь», – подумал он.
На конном дворе встретил его Лубников как старого знакомого, за руку поздоровался.
– Я вам самого Рубанка заседлаю.
– Что это за Рубанок? – спросил с опаской Песцов.
– Наш рысак… Жеребец.
– Мне что-нибудь попроще, – Песцов показал рукой. – Пониже.
– Тогда Буланца.
Надя в момент заседлала свою Красотку, темно-гнедую кобылку, и легко вскочила в седло. Песцова подсаживал Лубников. Матвей так рванулся от земли, ухватившись за луку, что чуть было не перемахнул низкорослого меринка.
– То-ой, дьявол!.. Не увертывайся, – нарочито строго обругал Лубников спокойно стоящего Буланца.
Глядя, как Песцов путался в стременах, Надя не выдержала и чуть не прыснула со смеху, отвернувшись.
– Он ничего, смирный… А если понесет, осаживай корпусом, – наставлял Лубников не то в насмешку, не то всерьез. – А теперь шенкеляй его под ребра-то… Эй, бегемот!
Надя, слегка откинувшись, шевелила сапожками, не то что била, а как бы оглаживала бока своей Красотки, и та легко пошла иноходью. Буланец затрусил рысцой, и Песцов с ужасом почувствовал, что валится набок. Он привстал на стременах, но стремена были короткие, а ноги такие несуразно длинные, что он чуть было не перевалился через голову лошади. Тогда он плюнул на эти стремена, выпростал из них ноги и, слегка придерживаясь за луку, весело нахлестывал своего Буланца. Тот перешел в галоп. Между тем ноги Песцова почти доставали до земли, и, сбоку глядя, можно было подумать, что бежит шестиногая лошадь.
– Матвей Ильич, лошадь не уроните! – смеялась Надя.
– Не суйтесь вперед руководящих! – Песцов обогнал Надю, погрозил ей прутом и первым влетел в речушку. Она оказалась неглубокой, даже брюхо лошади не замочило…
Надо сказать, что весной в здешних местах не бывает половодья и даже самые мелкие речушки не выходят из берегов. Снега зимой были глубокие, но сухие едучие мартовские ветры слизнули снежный покров по увалам да взгорьям, а жадная до влаги земля крепко держала талые воды, исподволь сбегавшие по скатам сопок. Уже вскрылся, прокипел льдом буйный Бурлит, уже серебристым пухом покрылись прибрежные вербы, и на утренней зорьке бессильный морозец чуть подбеливал бурую, низко полегшую старь, а поля все еще были топкими. Вода тоненькими ручейками стекала вдоль борозд в низины, образуя желтые болота на массивах прошлогодней сои.
Лошади зачавкали копытами, погружаясь по бабку в отмякший грунт. Поднялись на бугор. Здесь было суше. Песцов и Надя спрыгнули с коней. Разминая руками подсыхающую землю, Надя с беспокойством оглядывала топкие низины.
– Медленно просыхает, ой как медленно! Теперь понимаете, почему мы начали с огородов?
– Огороды – дело личное колхозников.
– Личное?! У нас под огородами гектаров полтораста. Тракторами мы вспашем эту землю дня за четыре. А сколько дней колхозники будут ковырять ее лошадьми да лопатами?
– Не знаю.
– А я вам скажу: недели две вечерами да утрами. Вот и получается – огороды личные, а убытки колхозные.
– Мне кажется, что вы смешиваете тут два понятия – «мое» и «наше».
– А зачем нам противопоставлять эти понятия? Мы стремимся вытравить на земле чувство «моего» и взамен суем «наше» где надо и где не надо.
– Что-то замысловато вы говорите.
– Нет, все просто. Как у нас колхозы организованы? Да все так же, как и в тридцатые годы. Еще тогда были введены и бригадиры, и учетчики, и охранники, и завхозы, и еще бог знает кто. Для чего?
Песцов улыбнулся:
– А как вы думаете?
– Все для контроля… И все равно никто ни за что не отвечает.
– Почему же?
– Да потому что и земля, и инвентарь, и тягло – все это было обезличено. – Надя помолчала с минуту. – Как будто нельзя было работать в том же колхозе на закрепленных лошадях и на закрепленном участке земли. Нет, свалили все в кучу…
– Зато была идея…
– Во-во! Искореним это самое «мое»… Чтоб вместо «мое» все и вся стало «наше».
– «Вьется улица-змея, дома вдоль змеи. Улица – моя, дома – мои», – бодро продекламировал Песцов.
– Ага! Зато квартира – наша… На несколько семей… Кухня – наша, комната – наша… Все шиворот- навыворот.
– Ну, здесь-то мы коммунию упраздняем.
– А земля все еще обезличена, – серьезно возразила Надя. – Видите вон то соевое жнивье? Не нынче
