растет, на институтских огородах порядок, а в некоторых колхозах неразбериха, застой. Тут я и решил пойти в колхоз.
Песцов встал, и тотчас поднялась Надя.
– За вашу откровенность я заплатил вам откровенностью. Но это не все. Я хочу, я надеюсь, что мы будем работать вместе. А пока я постараюсь помочь вам не здесь, а там. А что делать тут – вы знаете лучше меня.
Надя молча протянула ему руку. Песцов пожал ее и слегка поклонился. Так они и разошлись, не сказав друг другу больше ни слова.
13
Стогов встретил его с некоторым удивлением:
– Ты чего это завернул оглобли? Сев только начался, а ты в кабинет… Хорош руководитель! – журил он слегка Песцова, но глядел с беспокойством, в ожидании чего-то серьезного. Ведь не станет же Песцов без толку возвращаться сюда в разгар посевной.
– Свихнулся я, Василий Петрович.
– А где вывих-то? Покажи, я выправлю. Дело знакомое.
Они сидели вдвоем в просторном стоговском кабинете; в приемной никого не было – можно и шутить, и в разговоре душу отвести.
– Вот мы с тобой руководители… Партийные! Так? – спрашивал Песцов. – А на кой черт мы в поле лезем?
– Здорово живешь! Что ж, по-твоему, мы будем краснобайством заниматься в кабинетах? Да? Мы должны быть там, где куется, а не где эхо отдается.
– Вот оно что!.. Не ковать, а быть там, где куется… А зачем? Болванку держать, огонь раздувать? Чего делать-то?
– Дешево, Матвей, дешево!.. Хозяин раньше и то по цехам ходил, и по полям, и по фермам. Везде нос совал.
– Хозяин! Так он был один, а другим наплевать. Вот он и совался всюду! А наша задача – сделать всех хозяевами.
– У нас и так все хозяева.
– На словах-то… Зачем же мы тогда рассылаем по всем колхозам уполномоченных? Да еще накачку делаем: смотри, в сроки отсейся, иначе шкуру спустим.
– Не беспокойся, когда нужно – и с рядовых спросим.
– Спросить – это еще полдела. Надо все устроить так, чтобы каждый человек выгоду видел и хозяином своего дела был. Тогда он сам будет спрашивать и с земли, и с себя, и с нас… Одним словом, Василий Петрович, мы должны добиваться того, чтобы каждый по-хозяйски распоряжался своим делом.
– Это все слова, Матвей.
– Ага. А теперь перейдем к делу. В «Таежном пахаре» денег нет.
– Знаю.
– Они выбраковку стада провели. И двадцать коров решили продать.
– Нельзя. Об этом мы уже говорили. И запретили…
– Но им даже горючее не на что купить. А колхозникам чем платить? Ведь сев идет!
– Колхозники подождут, а горючее пусть занимают.
– Где?
– А я что, председатель колхоза?! Надо было раньше думать.
– Они же технику купили.
– Не одни они покупали технику.
– Им помочь надо.
– Матвей, разве я не знаю, что помочь надо! Но как? Не коров же плановых продавать…
– Подождите, Василий Петрович. Давайте спокойно. Эти коровы, собственно, и не коровы: молока от них не жди. Я сам их видел. Упитанности хорошей. Теперь они в цене. Пусть продают.
– Превосходно! Все превосходно… И колхозу отдушина и нам: сдать весной мясо – козырь. Но они же плановые, пойми ты. Сколько мы должны иметь коров на сто гектаров? Семнадцать, а у нас всего девять… в «Таежном пахаре» не хватает ста пятидесяти коров до планового поголовья! А мы еще двадцать разбазарить хотим…
– Да разве это разбазаривание?!
– Не придирайся к словам. Назови это продажей – не возражаю. Но мы должны смотреть не с позиции одного хозяйства, а всего района, края, если хочешь. Ну, хорошо! Нынче продаст «Таежный пахарь» двадцать коров, завтра «Рассвет» тридцать, а там и потянутся друг за дружкой. К чему это приведет, ты понимаешь? Иной деятель только и мечтает избавиться от лишней сотни коров – хлопот меньше. Баба с возу – кобыле легче. А чем кормить государство будем? Что мы сообщим в крайком? Чем порадуем? Двадцать коров продали! Это от каких излишков? Да кто нам позволит?
– Вот оно, что и требовалось доказать. Какой же, спрашивается, председатель колхоза хозяин, если он негодных коров продать не может?
