На заднем крыльце появилась Ефимовна.
– Вы чего же это на дворе митингуете? Ай в правлении не наговорились?
– Да вот, мать, в гости к нам пришел куманек. Уж так соскучился, что руку к грудям прилагает. Пошли в избу, Игнат, пошли.
Егор Иванович ласково обнял за плечи оторопевшего Волгина и повел в дом.
– А ты, мать, поставь-ка на стол рябиновой нашей кувшинчик, да сальца порежь, да вилочек квашеный достань из подпола. Давно уж мы с тобой, Игнат, не певали да про житье наше партизанское не вспоминали…
И Егор Иванович вдруг запел дребезжащим тенорком:
Расторопная Ефимовна быстро накрыла в горнице стол красной скатертью, вязанной из шерстяных ниток, принесла из чулана белого, толщиной в ладонь, свиного сала, подала в тарелке половину квашеного вилка и ушла из горницы, притворив за собой дверь.
Егор Иванович налил в стаканы розовато-желтой, прозрачной настойки и чокнулся.
– Будем здоровы, кум…
Пили медленно, цедили сквозь зубы, сильно морщась. Настойка была крепкой и горькой.
– Ф-фуй! Ну и рябина. Хлеще перца продирает, – сказал Волгин. – И крепка!
– Хмеля не жалел, – отозвался Егор Иванович. – Вот теперь и покалякать можно. – Он вынул из кармана черный кисет с махоркой, пачку сложенных вдвое листков численника, протянул Волгину.
Закурили.
– Ты, Егор, военным человеком был. И в гражданскую партизанил, и в Отечественную воевал. Ответь ты мне: рота может вести наступление на позицию врага, если каждый солдат будет сам себе командиром? – начал издали Волгин.
– Разно бывает… К примеру, мне вспоминается один случай: как мы на Вяземскую в разведку ходили, – отвечал обиняком и Егор Иванович. – Ты у нас командовал отделением. Приказ какой был? Разведать – есть японцы или нет? Разведали… но тебе мало того было, надо еще и отличиться. Нас в засаду посадил, а сам пробрался на станцию, в тупик… Снял часового и в вагон ампломбированный влез…
– Так я ж думал, что там винтовки…
– Винтовки! А упер ящик апельсинов да полный сидор натолкал коньяку и шампанского. Всю дорогу бахвалился… Всем было весело – коньяк да апельсины жрали и корками бросали друг в друга от радости. И командир похвалил тебя за коньяк-то. А наутро японцы пришли в тайгу по этим апельсиновым коркам и чуть было не ухлопали нас всех…
– К чему ты это все рассказал? – Волгин смотрел на Егора Ивановича как-то избочась, выпятив нижнюю губу.
– К тому же самому… Ты выпей да подумай.
Егор Иванович налил еще по стакану:
– Давай! Поехали на ту сторону.
Выпили.
– Ты все-таки поясни, к чему ты про апельсины рассказал? – хмуро спросил Волгин.
– Тут и пояснять нечего. Этим ранним севом кукурузы ты ведь отличиться хочешь вместе с Семаковым. Вас, наверно, похвалят за то, что первыми отсеетесь. Нонешний командир-то отметит. Знамя еще вручит. А что потом? Ну-ка да не взойдет эта кукуруза? Как людям в глаза смотреть буду? Тебе-то что?!
– Эх, Егор, не с того боку заходишь, вот что я тебе скажу. Ты что думаешь – я за урожай не болею? Или мне на землю наплевать? Или я олух царя небесного – не понимаю ничего?.. Так по мне – делайте все так, как лучше. Я бы вам полную самостоятельность дал, будь на то моя воля. Но нельзя. Я ж лицо подотчетное, должен отчет во всем держать, проводить передовую линию, чтоб все было по уставу. Порядок должен быть или нет?
– Да какой же это порядок – кукурузу бросать в холодную землю?
– А откуда ты знаешь, что это плохо?
– Вот тебе раз! Полсотни лет сеяли – и откуда знаю?
– Так ты ж по старинке сеял-то, голова! А теперь наука вон как!.. Все вверх дном норовит перевернуть.
– Так ведь и Надька против!
– То агроном, а то – ученые. Разница. Это они приказывают… Они ж руководители! Не нам чета.
– Но у меня пока своя голова на плечах…
– Вот о своей голове ты только и заботишься. А на других тебе наплевать. На меня, по крайней мере.
– Это как же так?
– Все так же… Подумай сам – начался сев кукурузы, все рапортуют… А мне что – врать? Разоблачат… Тот же Семаков сообщит. Прогонят. Молчать? Спросят, потребуют. Откажусь? На бюро вызовут, всыпят по третье число. А там ведь и попросить могут – не справляюсь, мол. Сам знаешь – не больно надежное положение у меня. Так что ж ты хочешь? Посадить на мое место какого-нибудь Семакова? Да он вас по снегу заставит сеять…
