открытую… С одним столичным журналистом. Он даже снимок ее опубликовал в газете: «Молодой аспирант читает лекцию». Здоровенная кафедра, что твоя крепостная башня, и она из-за нее тянет шею, как жирафа. Вернулся я в город – мне подсовывает эту газету один из ее дружков, сюсюкает: «Хочешь знать, что было за этой кафедрой? Недорого возьму – пол-литра водки»… Я ему съездил по морде. «Получай! – говорю. – А на закуску рукавом утрись». Но всех по мордасам бить не станешь. По правде говоря, мне скверно было ходить по улицам города и перехватывать то сочувствующие, то насмешливые взгляды. По счастью, тут меня и отпустили в деревню. И ведь как все повернулось: нашлись мудрецы, которые рассудили: «А что ж ему оставалось делать? Только бежать»… И еще что самое удивительное – она в это поверила. Да, да, в самом деле! Она стала считать себя виноватой, что будто бы выжила меня из института. Уж она-то знала о моих намерениях задолго до этого случая. И все-таки считала себя причиной моего так называемого бегства в деревню. И плакала, убивалась. Чего я от нее никак не ожидал. О разводе и слышать не хотела. Письмами закидывала меня в деревне. Умоляла простить. Просила помириться, вызвать ее. И я знаю, стоило бы мне позвать ее – приехала бы. Как бы там жизнь сложилась у нас – трудно сказать. Но приехала бы. Это точно. А я долго молчал… Потом мало-помалу все улеглось. Через год увиделись – в отпуск ездил. И… все началось сначала. Сошлись.
– Ну и что же? – подался заинтересованно Стогов.
– Эх, Василий Петрович! Себя, видно, не обманешь. Дня на три хватило любви да мира. А потом я стал так противен самому себе, что впору хоть из шкуры собственной вылезать. Чужие мы, чужие! А разорвать сейчас же, после этих ночей… оскорбить ее – духу не хватило. И ненависти к ней не было. Но тянуть дальше, жить с ней стыдно. Вроде сам перед собой мошенником был: знаешь, что сбежишь, но тянешь – удовольствие справляешь. Тут я и выдумал срочный вызов. Уехал.
– Так она и не знает до сих пор, почему уехал? Не написал ей?
– Написал. Да она говорит – не верю. Это, мол, вспышка обиды. Пройдет.
– Так за чем же дело стало?
– Дело, Василий Петрович, по двум колеям пошло.
– Надо соединять колеи-то. Или уж…
– Требовал я и развода… Да не вовремя. Просит подождать. Защитит диссертацию, поднимется по службе – сама этот развод затребует. Не век же гулять будет.
– Смотри, батенька. Так нельзя тянуть.
14
На весеннем севе звеньевые опять не подчинились.
Нынешней весной особенно нажимали на кукурузу; открыли новый способ – парафинировать семена и сеять по холоду в начале мая. И машину привезли в Синеозерск, похожую на примитивную растворомешалку. Вот вам – покрывайте парафином семена кукурузы и отсевайтесь досрочно. Где-то там, в филиале Академии наук, какой-то ученый хотел защитить на этом парафинировании диссертацию. А секретарь крайкома хотел удивить страну – вырастить кукурузное зерно раньше кубанцев.
Он, может быть, и толковое дело затеял, тот ученый, но вот беда – пропустили через машину зерно в Синеозерске, напарафинировали – оно и слиплось. Комом село. Хоть ножом режь. Стогов махнул рукой на эту машину и приказал сеять попросту. «Главное – отрапортовать пораньше. Парафин на ростках не заметишь», – подумал он.
Но в «Таежном пахаре» звеньевые отказались сеять кукурузу в холодную землю, и шабаш. Агроном за них. А что с нее взять? Беспартийная. И тех силом не заставишь. Сговорились, что ли, все вместе, уперлись, как быки. Не столкнуть.
И решил Игнат Волгин сходить вечерком к Егору Ивановичу, в отдельности потолковать.
Хозяина встретил он во дворе; тот лежал на брезентовой подстилке возле трактора и копался в гусеничном траке. На гусеницах была еще свежая, не успевшая захряснуть грязь. «Трактор только что пришел с поля, – отметил про себя Волгин. – Неужто послушался? Но почему тогда второго, колесного трактора нет?»
– Здорово, кум!
– Здорово! – Егор Иванович встал с подстилки, но руки не подал – грязные были руки, он комкал пальцами тряпку и выжидающе посматривал на председателя.
Волгин тоже молчал, оглядывая трактор.
– Ходовые части проверяю. Завтра большой перегон, – сказал наконец Егор Иванович.
– Куликово болото вспахали? – спросил Волгин.
– Кончили.
– А где же второй трактор?
– Бобосово поле пашет. И этот перегоню туда же завтра.
– А кто будет кукурузу сеять на Куликовом?
– Я. Оно же за мной закреплено. Но посею, когда земля прогреется.
– А я тебе приказываю сеять завтра же, понял? – сорвался Волгин.
– Ты, Игнат, не кричи. Все-таки на моем дворе находишься.
– Ты с меня голову снимаешь, понял? На тебя же глядя бунтуют Еськов и Черноземов.
– Пусть другие сеют. У нас еще восемь трактористов.
– Так те на пшенице! А кукуруза на вашей совести.
– Во-во, я и хочу по совести поступить.
– Егор, не доводи до греха!.. – Волгин азартно стукнул себя в грудь.
