Та отказалась. Песцов, не отрываясь, выпил терпкий медок.
– Хороша мальвазия, хозяйка! – шутливо воскликнул он и, подмигнув Бутусову, сказал: – Хватит на пасеках отсиживаться. Берите-ка строительство.
– Нет, я не смогу, – мрачно отрезал Бутусов.
– Что вы, какой он работник! – сказала хозяйка. – Он больше лечится…
– А что у вас?
– Желудком маюсь. Катар.
– Беда невелика. Вместе его изгонять будем. Значит, приготовьтесь к собранию. Буду предлагать.
В зеленоватых глазах Бутусова блеснул огонек раздражения. Он покосился на Надю и холодно произнес:
– Ну что ж, приготовлюсь.
Когда они отошли от Бутусова, Матвей спросил:
– Какого черта они стерегли нас? Зазывали… Зачем?
– Не знаю… не нравится мне эта встреча.
Бутусов стоял возле калитки и долгим взглядом провожал Песцова и Надю.
Они шли рядом, плечо в плечо. Их ноги погружались в мягкую глубокую дорожную пыль. Она поднималась золотистыми клубами и повисала в густом и вязком вечернем воздухе. Повсюду на холмах, на берегу протоки, тяжело опустив ветви, застыли настороженные ильмы, словно в ожидании чего-то важного и значительного. И даже вечно беспокойный маньчжурский орех замер в оцепенении, как слепой, растопырив свои чуткие длинные, точно пальцы, листья.
21
– Ну, видела? Она уже к рукам его прибрала, – сказал Бутусов жене, отойдя от калитки. – Это ж не человек, а ехидна. Тихой сапой действует. И удовольствие справляет и к власти добирается.
Бутусов понимал, что с приходом нового председателя налаженная спокойная жизнь, катившаяся, точно хорошо смазанная телега, без стука, без скрипа, могла свернуть на кочки и ухабы. Легко сказать – идти в строители! По утрам людей расставлять на работу. День-деньской топором махать… Спорить до хрипоты в правлении. А заработок? Какой, к черту, у них в колхозе заработок! Нет, эта статья не для него. Он доволен своей судьбой: сидит возле меда. Как-никак – бригадир пчеловодов… И член правления!
Конечно, если председатель окажется толковым, он не станет рубить сплеча свою же опору – членов правления. Но в том-то и беда, что этот Песцов уже теперь сквозь Надькину кофту смотрит. А она давно бы всех порасшвыряла, дай ей только верх. Известно, Батманов выкормыш. Раньше с таким разговор другой был: скрытая контра – и точка! А теперь распустились…
«Надо к Семакову сходить, – решил Бутусов. – Тут первым делом линию выработать… Что ж это выходит? Просчитались мы! Хотели Волгина убрать, а Семакова поставить. Хоть и дурак, да свой… надежный. А вылезает Селина с дружком. Эти не чета Волгину. С ними запоешь не тем голосом. Да, метили мы в галку, а попали в ворону… Впору хоть переигрывать…»
Бутусов верил, что в райкоме выдвинут именно Семакова. Человек он политически подкованный. И прислан был когда-то райкомом, поди, не просто, а с прицелом. Но нашелся козырь повыше.
Да и сам Семаков надеялся наверняка на свой партийный авторитет, на стаж. Уж в чем ином, а в партийной работе Семаков не видел себе равных. До пятьдесят шестого года ходил капитан Семаков в инструкторах политотдела бригады. Мечтал до полковника дослужиться, до начальника политотдела… И вдруг все рухнуло – расформировали бригаду. И пришел капитан запаса Семаков в райком по месту службы, к Стогову: «Трудоустройте!» Куда? Образования нет, ни профессии, ни ремесла… «Возьмите в инструкторы». – «Всех не можем». Инструктором взяли Бобрикова, бывшего секретаря партбюро дивизии. А Семакову предложили парторгом в колхоз, да вот завхозом по совместительству. Поехал. Куда ж деваться? Правда, Семаков мечтал еще выбиться в председатели. Волгин долго не протянет, свалится. Он ждал этого дня, надеялся… Но и тут его обошли. Последние недели Семаков ходил глубоко обиженным, и разговор с Бутусовым пришелся как нельзя кстати.
Бутусов застал его на огороде, он мотыжил картошку.
– Отдохни, труженик! Чай, не на бога работаешь.
– Присаживайся. – Семаков бросил мотыгу в густую высокую траву и сел, приваливаясь спиной к плетню.
Закурили.
– Ты замечаешь, как агрономша спарилась с этим кандидатом в председатели? – спросил Бутусов с наигранной веселостью.
– Еще бы! – Семаков жадно затянулся дымом. – Вчера уже водила его к одному обиженному.
– Это к кому же?
– К Лесину. Наверно, всласть наговорились там. Пока молчат…
– Уже проговариваются. Заходили ко мне. Я вот о чем, Петро, – ходят они везде в обнимку. Нынче возвращаются с поля, а у нее спина-то мокрая. Стыдок!
Семаков едко усмехнулся.
– На любовной основе колхоз хотят строить… Ни стыда, ни совести! Что за люди?
– Это твое дело, – сказал Бутусов. – Ты парторг.
– Твое! Все должны смотреть за этим… Это наше, общее дело…
– Да, мы можем остаться на бобах, – Бутусов бросил окурок и вдавил его каблуком в землю. –
