– Ну как, подобрал культиваторные лапки?
– Подобрал.
– Ну и добре.
Егор Иванович слез с трактора. На нем была такая же выгоревшая добела майка, рубаху он скрутил жгутом и повязал через плечо.
– Вот оно дело какое: хватились было окучивать, да земля не пускает. У нее свои законы, – заговорил он с Песцовым.
– А у вас?
– Наше дело – приноравливаться. Неволить землю нельзя.
Песцов смотрел на его небольшую сутуловатую фигуру, припорошенную золотистой пыльцой, на пыльные сапоги, на выгоревшие, землистого цвета волосы, и казалось ему, что Егор Иванович сам вышел из этой горячей земли и, как вещун, знает все ее повадки.
– Земля – дело живое, – говорил Егор Иванович, присаживаясь. – Вот она, видишь, травка выросла, – указал он на высокий мятлик. – А на другой год здесь все по-другому вырастет, и метелки будут не те. А наше дело – чувствовать, как оно растет, и способствовать этому.
Он скрутил толстую цигарку и долго курил ее до самого основания, прикапчивая пальцы, курил, как человек, знающий цену табаку.
С пригорка, от куста, далеко, куда хватает глаз, видны картофельные грядки, в которые глубоко врезается клин шелестящей на ветру кукурузы.
– Это все ваше? – спросил Песцов.
– И тут наше, и там, за увалами, тоже наше. А скажите мне, у американского фермера, такого, что в средних ходит, больше земли?
– Меньше. – Песцов улыбнулся.
– Вот так и запиши, что фермер Никитин рабочих не держит, все делает своими руками.
– Правда, племянница помогает… спасибо ей, – добавил он после паузы, испытующе глядя на Песцова.
– А кто она?
– Надя… агрономша.
– Она ваша племянница?! – удивился Песцов.
– Да.
– Вот оно что! Тогда все ясно.
– Что ж это у вас прояснилось, если не секрет, извиняюсь? – Егор Иванович прищуркой смотрел на Песцова.
– Это я так, свое.
– Ну да, свое – не чужое.
Песцов отвел глаза и стал оглядывать поле.
– Ну как, хороша? – спросил тем же тоном Егор Иванович.
– Кто? – отозвался Песцов.
– Про кукурузу спрашиваю, – улыбнулся Егор Иванович.
– Ах, кукуруза!
– Да, да, кукуруза.
– Очень хороша! Очень…
– Ну то-то! – удовлетворенно крякнул Егор Иванович.
Степан, заметив, что батька собирается основательно поговорить, сел за руль. Через минуту его трактор, поднимая легкое пыльное облачко, поплыл по картофельному морю, туда, где виднелись две фигурки пропольщиц.
– Это моя хозяйка с невесткой. Она у нас продавец, по вечерам в магазине, днем – в поле. Стараемся. Работаем, как на огороде…
– Ну, там в основном мотыгой стараются, – усмехнулся Песцов.
– Мотыгой, известно… Ноне, спасибо Надьке, хоть трактором вспахали, а то ведь лопатами вскапывали…
– Неужели нельзя избавиться от этой огородной каторги?
– Если по-хорошему взяться за землю, никакой нужды в огородах не будет. Ведь раньше, до колхозов, у нас сады были, а картошка – в поле. Бывало, и яблоки, и сливы, и вышенье… За садом отведешь грядок десять под капусту да огурцы, и хватит… Теперь все картошка заняла. Съела сады… И село облысело, смотреть тошно. Срамота.
– Так что же нам мешает? В чем собака зарыта?
– А я тебе скажу… Все дело в подходе к земле. Вон давеча Степка стал окучивать. Смотрю, ведет окучники, и где картошку заваливает, а где и совсем подрезает ее. Стой, говорю! Жесткая земля! Подсохла…
