– Он сегодня опоздает, будет только в восемь. Вчера приемщицу предупредил… Что-то поломалось у него.
– Как ты сказала?! – Песцов скинул ноги на земляной пол и растерянно глядел на Надю. – Мне же надо быть на разнарядке.
– Да, к семи часам в правлении. – Надя поглядела на часы. – Меньше двух часов осталось… Возьмите мой велосипед.
Она вышла на минуту и вернулась с велосипедом. Песцов быстро натянул клетчатую рубаху, застегнул сандалеты:
– Вот так номер…
– Возьмите, – Надя подвела велосипед к Песцову.
– Но ведь все знают, что это твой велосипед, – замешкался Песцов.
– Ничего… Хуже будет, если вы не приедете на разнарядку.
– А как же ты?.. На Косачевский мыс?
– Я с молоковозом уеду.
– Ну, спасибо.
Одной рукой он взял велосипед, второй обнял Надю, поцеловал:
– До вечера!..
С непривычки Песцов никак не мог удержаться на узкой тропинке; руль постоянно вело куда-то в сторону, колесо виляло, и он со страхом считал луговые кочки. Раза два упал, и после каждого падения противно дрожали колени.
Наконец он плюнул в сердцах и повел велосипед по тропинке, сам запрыгал по кочкам. К селу он подошел только в восемь часов не то что в поту, а в мыле. На конном дворе решил передохнуть.
Здесь возле коновязи стояла целая вереница верховых лошадей. Лубников с конюхом выводили со двора очередную заседланную, упирающуюся лошадь.
– Что это за кавалерия? – спросил Песцов у Лубникова. – Мобилизация объявлена, что ли?
– Так ить это все для руководящего состава, – ответил Лубников. – Закрепленные лошадки. Вроде персональных.
– Какой руководящий состав?
– Да как же, – бригадиры, всякие заведующие, учетчики, объездчики, охранники. Работает руководство, слава богу…
– Так сколько же их? – Песцов кивнул на коней.
– Иной раз почти полсотни седлаю, – ответил Лубников. – Колхоз большой, за всем уследить не шутка.
– Н-да, расплодили командиров-надзирателей, – усмехнулся Песцов. – Уже восемь, а они еще и не чешутся.
– Так пока энти, которые работают, не вышли, тем тожеть делать нечего.
– Черт знает что!
И «энти» и «те» сидели возле правления и на лавочке, и на крыльце, и прямо на траве вдоль палисадника; тут и бригадиры, и учетчики, и трактористы, и шоферы, и много прочего люду, про которых говорят в колхозе: «Ждут, куда пошлют».
Подъезжая, Песцов поздоровался. Ему ответили разноголосо, весело, приветливо кивали головами. Он поставил велосипед возле ограды и пошел в правление.
– Кажись, Надькин? – спросил кто-то и хмыкнул.
– Заткнись! – уже из коридора услышал Песцов чей-то голос. – Что за шутки!
В правлении было тоже людно и так накурено, что не продохнуть. Множество народу окружили стол, за которым сидел Семаков. Заметив Песцова, все ринулись к нему, каждый со своим вопросом.
– Товарищ секретарь? – спрашивали одни.
– Товарищ председатель, – величали другие.
– Куда же мою машину направят?
– А я ремонт трактора закончил. Что делать?
– А мне лошади нужны… Лес подвозить.
Песцов поднял руку.
– Стойте!.. Я еще не председатель.
Все с недоумением смотрели на Семакова: что, мол, за канитель? Тот встал из-за стола, подошел к Песцову:
– Ну что за формальность? Вы же оставлены за Волгина. Вот и хозяйствуйте.
Песцов, как бы вспоминая что-то свое, оглядывал примолкших, настороженных людей, стол, заваленный бумагами, и наконец произнес:
– Ну, давайте… Что у вас?
