– Вы откуда? С Оки, с Волги? – радостно спрашивал Песцов. – Это у нас там голубицу так называют.
– Да уж здешние, – махнула рукой Ефимовна. – Маленькой оттуда вывезли меня родители.
– Откуда же у вас голубица? Она еще не созрела.
– А из погреба. С осени ставим, перемешаем ее с сахаром – она и стоит. Кушайте пирог. Чайку, пожалуйста!
Надя налила ему чашку густого фиолетового чая.
– А зачем мне чернила? Я писать не собираюсь, – дурашливо надув губы, Песцов глянул на Надю.
Она ответила такой счастливой улыбкой, так сузились и потемнели ее глаза, что Песцова точно горячей волной окатило.
– А мы решили выпить все чернила. Может, писучих поуменьшится. Не то больно уже много их развелось, – сказал Егор Иванович.
Песцов пил этот фиолетовый до красноты чай, заваренный из корня шиповника, чуть кисловатый, с вяжущим привкусом, и слушал неторопливую и, казалось бы, поначалу беспорядочную беседу колхозников.
– Волгин приехал… Говорят, в районную больницу заезжал.
– Да, плох Павлович-то.
– Ничего мужик был, проворный. В последние годы обмяк, а то круто завинчивал.
– В торговле мастерство имел.
– Да, мастер был… Вон чешский дизель купил и бросил… Сто пятьдесят тысяч кобелю под хвост.
– Проворный… Маслобойню схлопотал и вон под дождем бросил.
– Почему?
– Купить купили, а поставить – сил не хватает.
– А что дизель? – Песцов вспомнил, как наткнулся однажды в деревянном пристрое электростанции на огромный ржавеющий дизель.
– Чешский он, с корабля. У него заднего хода нет, потому и продали, – пояснил Конкин. – А генератор к нему нужен с малыми оборотами. Наша промышленность таких не выпускает.
– Зачем же тогда покупали?!
– А кто нас слушает?
– Ты не побоялся пришел к мужикам покалякать. А ну-ка скажут: потайной сход устроил секретарь? Чего тогда будешь делать? – спросил Никита Филатович.
– Откажусь… А вас всех выдам с головой.
И все загоготали.
– Я уж ему говорил: вы больно начальник-то чудной. Колхозников слушаете, – сказал Егор Иванович.
– Таких у нас и не было.
– Так уж и не было! – усмехнулся Песцов.
– Нет, были, мужики… – вступился Никита Филатович. – Были… Похожие на одного большого начальника… К нему наш Калугин ходил. Да ты, Егор, помнишь. Два часа слушал он Калугина! И чай вместе пили… А начальник был ба-альшой…
– Кто ж это? – спросил Песцов.
– Ленин.
– Эка вы хватили!
– Так я это к примеру. Слухай дальше. Опосля того Калугин полгода на сельских сходах рассказывал, как его Ленин слушал. И бумагу от него читал. А в ней сказано: мол, очень правильно вы, товарищи крестьяне, думаете, как передал мне ваш ходок Калугин; главное – это чтоб богатство развивать. Вы теперь хозяева. Вот и покажите, на что способны. И мешать никто не станет. Мы Калугина с этой бумагой встречали, как наследника царского в старые времена. Може, читали в исторических книгах – наследник к нам приезжал… По селам ездил. По его имени и затон назвали на Бурлите.
– По имени наследника?
– Зачем – наследника? Говорите чего не надоть, – обиделся Никита Филатович. – По имени Калугина.
– И хорошо вы хозяйствовали?
– А я тебе скажу. Егор, не дай соврать! Мене ста пудов с десятины сроду никто не сымал. Брали и по сто пятьдесят и по двести пудов. Порядок на поле-то был и честность была. А вчерась я иду с пасеки, смотрю – за Солдатовым ключом сою боронуют, Петька Бутусов и Ванька Сморчков. Чешут, стервецы, друг перед дружкой, как на пожар. Ажно пыль столбом. Зашел я это на поле, гляжу – половину сои выборанивают. Значит, ставят эту самую… рекорду.
– Это моя вина, – сказала Надя. – Я недоглядела.
– А ты, Надька, не красней! За всем не усмотришь. Их шестнадцать тракторов, да десять комбайнов, да сколь вон косилок, жаток, сеялок-веялок…
– Тут хитрость вот в чем: связь мужика с землею нарушена, – сказал Егор Иванович. – Хозяина у земли
