стерне, Егор Иванович тихо плакал, не вытирая слез…
На Бобосово поле Песцов пришел только пополудни. На стерне стоял грузовик; вокруг него орудовали с вилами бабы, навивали кукурузу. Егор Иванович безучастно сидел в стороне, курил. Увидев Песцова, он вроде бы очнулся, но продолжал недвижно с удивлением смотреть на него, как на неведомую диковину.
– Не узнаешь, что ли, Егор Иванович? – сказал Песцов, подходя.
– Матвей Ильич! Неужто вернулся?
– Как видишь.
– У нас остаетесь? Насовсем?
– Остаюсь…
– Матвей Ильич, дорогой! – Егор Иванович вскочил, засуетился. – Да вы садитесь. Вот хоть на камушек. Вернулись? Ну, спасибо! Обрадовали старика… Садитесь вот сюда…
– Да вы не хлопочите. – Песцов присел.
– А меня, видите, как обстригли, – кивнул Егор Иванович на скошенную кукурузу.
– Слыхал… Вижу…
– Грозятся и остальную срезать… И звенья разогнать.
– Это мы еще посмотрим, кто кого разгонит! – раздувая ноздри, сказал Песцов.
– Вот это по-нашему, Матвей Ильич. Правильно! С ними только так и надо, лоб в лоб. – Егор Иванович столкнул кулаки.
– Я слишком много говорил, но мало делал, – ответил Песцов. – А для них слова, что горох. Они прут напролом, как слоны. Нельзя им уступать ни вершка.
– Ведь что делается, что делается! Одни с прутиком ходят, контролируют тебя да распоряжаются… Другие, вроде Петьки Бутусова, не работают, а вперегонки играют. Ведь он не пашет, а словно на пожар чешет. И на меня же злится, что я из этой игры в перегонялки вышел.
– Ничего, Егор Иванович, скоро мы с этой игрой покончим. – Песцов встал и после некоторой заминки спросил: – А вы, случаем, не знаете, где агроном?
– Надя? На дальние отгоны поехала.
– Я, пожалуй, пойду, Егор Иванович, – заторопился Песцов. – Вы уж извините, что ненадолго. В следующий раз поговорим.
– Конечно! – с радостью подхватил Егор Иванович. – А то что ж? Разговор, он и есть разговор. А дела прежде всего.
Километров десять отмахал Песцов, не передохнув, – пришел на отгоны уже в сумерках. Доярки отправились в стадо, и на станах не было ни души. «В стане ей нечего делать, – подумал Песцов. – Может быть, возле речки где-нибудь бродит. Поискать надо…»
Надя решила заночевать у доярок на дальних отгонах. Более всего она боялась остаться теперь на ночь одна, да еще в своей пустой избе с этими голыми холодными стенами.
Пока девчата доили коров, она долго, до устали гоняла на велосипеде по вечереющим лугам. Потом отыскала то укромное озерцо, где Песцов сорвал для нее нелюмбию, села у самого берега в высокую траву да так и затихла, опершись подбородком на колени.
И, словно с ней за компанию, притихли камыши, и листья, и вода. Ничто не шелохнется, нигде не шумаркнет… Будто все живое повымерло, застыло. И когда на дальнем берегу от темного кустарника поплыли, потянулись над травой белесые жидкие пряди тумана, она зябко повела плечами и еще плотнее обхватила колени. Она упорно смотрела в воду, с каким-то мрачным отчаянием, словно все теперь зависело от этого озера: появится он оттуда или нет? И он появился: сначала выплыла откуда-то из-под берега его косматая голова, потом плечи, руки… Он был в клетчатой рубашке, через плечо перекинул вельветовую куртку. Она не испугалась, не вскрикнула… только зажмурила глаза и обернулась. Он стоял перед ней живой, настоящий и даже улыбался. Она поднялась медленно, не спуская с него глаз, точно боялась, что это видение и оно в любую секунду может исчезнуть. Так же молча обнялись они, крепко прижимаясь друг к другу, и растворились в этой высокой многоцветной траве.
Только на какое-то мгновение почувствовал Песцов ладонями жгучий холодок росы. Потом все погрузилось в густой и жаркий мрак, будто сама земля, напоенная за день горячим солнцем, раздалась перед ними, приняла их в себя и обдала этим восхитительным зноем…
На рассвете стало холодно. Песцов сбегал к ближнему стогу, надергал сена и расстелил его под низкорослыми дубками.
– Нет, милый! Я хочу смотреть на небо. Постели вот здесь, на бугре.
– А ты знаешь, как я впервые увидел небо?
– Нет, ты смотри на меня. Вот так! А теперь рассказывай.
Ее глаза были совсем близко, и ему показалось, что в самых уголках дрожат золотые искорки.
– Светлячки, – сказал он, целуя ее в глаза.
– Как ты увидел небо?
– Взглянул однажды на окно, оно горит. Заглянул в окно – ворота горят! И наверху все в огне. «Какой пожар!» – говорю. «Глупыш ты. Это закат. Небо». – «А что такое небо?» – «Ничего, пустота».
– Люди привыкли к небу и не замечают его.
– Умница моя… Тебе не холодно?
– Мне очень удобно. Я и не знала, что земля такая удобная постель.
