Наташки и связующее звено с кое-какими советскими конторами. Что уставился? Я серьезно. Логичный и предсказуемый ход.
Самое скверное, что он, судя по лицу, нисколечко не шутил. Подобная перспектива способна была повергнуть в самый натуральный ужас. Единственное, чего Мазур в этой жизни боялся, — так это сменить свое нынешнее положение на кабинет, неважно, сколь угодно высокий. Он давным-давно был отравлен службой…
— Что ты надулся, как мышь на крупу? — ухмылялся Лаврик. — Внеочередную звездочку получишь моментально, атташе должен быть как минимум каперангом, иначе несолидно. Опять же — дипломатический ранг. В видах карьеры очень даже неплохо. В адмиралы выйдешь быстрее нас всех… Господин фаворит.
— Идешь ты боком, — сказал Мазур сердито. — Вот если тебя приземлить на бережку, на кабинетную работу?
— С тоски подохну, пожалуй что, — серьезно сказал Лаврик. — Ну кто ж тебе виноват, что это не я, а ты — злодейски обаятельный? И именно тебе перспективные принцессы отдаются?
— Лаврик, — сказал Мазур тихо, — а не черканул ли ты, часом, начальству соображения по поводу? Перспективный план?
— Хочешь верь, хочешь не верь, но ничего подобного, — сказал Лаврик. — Просто-напросто нетрудно догадаться, зная нашу кухню, что именно эта идея придет в голову аналитикам там, — он ткнул пальцем в потолок. — Азбука ремесла… Есть большая вероятность, что именно так и произойдет. Случались прецеденты. Вот я и хочу, чтобы в случае чего это для тебя не стало громом с ясного неба, — его глаза за стеклами «трогательного чеховского» пенсне стали холодными. — И, я тебя душевно умоляю, не вздумай какой-нибудь фортель отмочить, скажем, с Наташкой умышленно расплеваться… На тебя поставили, ясно? Инстанции… — усмехнулся он одними губами. — В таких случаях не оправдать надежды инстанций — это, знаешь ли, чревато, несмотря на гласность, перестройку и ускорение. А я тебе плохого не желаю — слишком многое связывает… Усек?
— Усек, — сказал Мазур угрюмо.
— Тебе когда на сходку?
— Да, собственно, уже через четверть часа, — сказал Мазур, глянув на часы. — Пора в мундир влезать.
— Вот и ладненько! — Лаврик встал, одернул свой белый цивильный пиджачок. — Я с тобой поеду, ага? Сбросишь меня где-нибудь на авеню Независимости. У меня работы выше головы, а персональную свою машину брать — лишнюю зацепочку давать Мтанге и компании… Подвезешь?
— О чем разговор, — сказал Мазур угрюмо.
Все было ясно и понятно: Лаврик, с его-то опытом и знанием французского, уж, безусловно, не сидел этот месяц сложа руки. И агентура у него в столице уже имеется, к бабке не ходи…
…Мазур откровенно томился третий час, оказавшись в дурацкой роли свадебного генерала.
Общество советско-местной дружбы устроило первое в своей истории торжественное заседание. По высшему разряду — явно согласно высочайшему повелению. На заднике в глубине сцены красовался парадный портрет Папы в полный рост — и неплохо, надо сказать, написанный (при Папе состояло с полдюжины французских мастеров кисти и резца, прельщенных астрономическим жалованьем и отнюдь не бездарных). Гораздо меньше повезло портретам Карла Маркса и Мы Сы Горбачева (первый, как и положено, с исторической бородищей, второй, как и положено, без малейшего следочка родимых пятен на вольнодумной головушке). Их определенно в кратчайшие сроки срисовали кого с картинки, кого с фотографии — а в этом случае, пусть даже старались знатоки своего ремесла, особого совершенства не дождешься. Нет, определенное сходство угадывалось, но не более того.
Повсюду развешаны скрещенные флаги, советские и местные, громадные матерчатые розетки — алые и трехцветные национальные. Несколько лозунгов на французском — Мазура нисколечко не тянуло узнать у кого-нибудь, что именно там написано. Он думал об одном — лишь бы побыстрее этот цирк кончился.
За длиннющим столом на сцене, помимо Мазура, восседали еще десятка два членов почетного президиума. Посол отчего-то не прибыл, и его замещал первый секретарь. Зато наличествовал советский военный атташе, он же, ввиду убогости штатов третьеразрядного посольства, военно-морской и военно- воздушный заодно — генерал-майор лет пятидесяти, сухопутчик, с длинным унылым лицом убежденного мизантропа, уже не ожидавшего от жизни приятных сюрпризов (тоже ссыльный, наподобие посла, тоже крепенько пьющий). Без сомнения, его обуревали те же побуждения, что и Мазура. Вот советские кинорежиссеры, числом четверо, относились к происходящему не в пример заинтересованнее: они нацепили все свои регалии, старались принимать позы покартиннее, а когда наставала их очередь выступать, разливались соловьями так долго и цветисто, что первый секретарь, сам толкнувший некороткую речь, страдальчески морщился и покашливал. (Что до Мазура, то он давно отбарабанил сочиненный ему текст, занимавший всего-то три странички машинописи).
Сидел тут и руководитель «Рябинушки», красовавшийся с новеньким орденом, каким тут награждали за выдающиеся культурные достижения (Папа и об этом в свое время позаботился). Рядом с ним, царственно воздев очаровательную головку, восседала та самая прима-балерина, кроме ордена, щеголявшая еще и с массивным браслетом на запястье — желтого металла, украшенным множеством больших прозрачных камушков. Металл, разумеется — золото, а камни — брильянты (как уже подмечено, Папа в подобных случаях скупостью не страдал, благо при его-то капиталах подарить бранзулетку чуть ли не в полкило весом — все равно что Мазуру мороженое девушке купить). Тут же помещался журналист- международник, тихий и угрюмый, определенно с похмелья и потому злой на весь белый свет (впрочем, репортаж о данном историческом событии он наверняка накатал еще вчера — школа, знаете ли…)
Местная сторона была представлена министром культуры (одним из самых несчастных членов правительства, поскольку его пост предоставляет не особенно и много возможностей для казнокрадства), тремя официальными марксистами (эти сияли, как новенькие полтинники, неожиданно вознесшись на вершины официального признания и публичности), тремя здешними классиками пера, кисти и резца (чертовски похожими друг на друга благородными сединами, осанкой и вальяжностью), а также парочкой чиновников неизвестной принадлежности.
Публика собралась примечательная. Первые три ряда занимали молодые люди студенческого вида, которых, сразу видно, происходящее интересовало всерьез — они слушали речи с живейшим интересом (некоторые даже что-то записывали), сияли искренними улыбками, аплодировали рьяно. А вот остальные ряды, десятка два, заполнял народец, с первого взгляда от них отличавшийся: эти сидели с таким видом, словно их наловили на улице, отобрав тех, кто одет поприличнее, кратко проинструктировали и загнали сюда со строжайшим наказом не подкачать (зная полковника Мтангу, нет никаких сомнений, что именно так и обстояло). Среди них там и сям расселись мордастые молодчики в цивильном — именно они в нужных местах разражались бурными аплодисментами, которые торопливо подхватывала массовка. Примерно посередине, в крайнем справа жестком кресле, сидел и сам полковник Мтанга — благостный, с улыбкой доброго дядюшки (и время от времени с зорким прищуром оглядывал своих молодчиков, не сачкуют ли).
На душе у Мазура скребли кошки — предсказанное Лавриком будущее, очень похоже, могло обернуться реальностью. Не в первый раз Самарин оказывался провидцем. Нешуточная тоска охватывала при мысли, что и в самом деле придется осесть здесь надолго, в дурацкой роли военного атташе, фаворита, инструмента чужих, совершенно ненужных ему и неинтересных игр. И если так и обернется, куда тут деться военному человеку? Получивши прямой приказ? То-то и оно…
Хотелось хватить добрый стаканчик — ах, как он сейчас понимал международника, — но эта бодяга еще часа на два, не меньше. На трибуне еще разливается последний по счету кинорежиссер, потом будут выступать африканские классики, потом покажет свое искусство «Рябинушка» (в крайне урезанном составе из-за малых размеров здешней сцены), потом, дабы показать, что и они не лыком шиты, отметится здешний ансамбль песни и пляски… И еще какая-то культурная программа, мать ее за ногу… Точно, часа на два…
Его осторожно тронули за плечо пониже левого погона, и он повернул голову. За спиной стоял запакованный в черный костюм субъект с неприметным и скучным лицом вечного холуя — Мазур его пару раз видел в посольстве, какая-то мелкая сошка.
