− К сожалению, − доверительно произнес Хабибулла, − многие уважаемые наши люди еще не сознают, что мы должны показать Америке крепкие зубы уже сегодня. Мол, таковое нам покуда невыгодно, сопряжено с риском… Но ведь они ослеплены своим могуществом и не принимают в расчет никакое сопротивление. В стране, где живет пять процентов населения планеты, а военный бюджет составляет пятьдесят процентов от затрат на все мировое вооружение, конечно же, готовятся к агрессии. Затраты в четыреста миллиардов долларов на армию были немыслимы, когда они противостояли вооруженным до зубов Советам, а сейчас эта сумма − данность… − Он запнулся. Затем, усмехнувшись, выставил ладонь в сторону собеседника, продолжив насмешливо: − Ладно, я утомил тебя своими размышлениями вслух… А скажи-ка ты мне вот что… Был тут у меня на днях спор с одним человеком… Возможно ли с земли отключить управление пассажирским или военным самолетом? Чтобы летчик не сумел повлиять на полет, и тот бы продолжился так, как последуют команды с земли?
− Тот, кто утверждал такое, проиграл спор, − сказал Абу. − Если как-то вывести из строя автопилот, летчик возьмет управление на себя.
− То есть, подобное невероятно в принципе?
− Для этого надо создать целые конструкции, внедрить их, испытать, обучить наземного оператора на станции слежения…
− Ну, хватит, хватит, − отмахнулся Хабибулла. − Спор и в самом деле был глуп. Другое дело, я думал, что у современной техники куда больше возможностей… − Он сонно потер глаза. − Жду тебя завтра, − сказал утомленным голосом. − Завтра ко мне придут друзья, и мы сможем вместе молиться. Приходи и ты.
Следуя на такси к отелю, Абу анализировал свое свидание с проповедником. Задание ЦРУ он выполнил, сказав то, что должен был услышать собеседник. Из разговора же вытекало следующее: Хабибулла имеет отношение к реализации в США некоего теракта, − вероятно, с помощью начиненного взрывчаткой самолета. ЦРУ о таком плане знает. Он, Абу, покуда используется обеими сторонами втемную. Американцы с его помощью, возможно, стремятся укрепить данную мысль в голове Хабибуллы и его сподвижников, а те, в свою очередь, способны привлечь к исполнению акции Абу, что также устраивает ЦРУ. Что это означало по сути? Экстремисты, взращенные и выпестованные Америкой, некогда слепо повиновавшиеся всем ее указаниям, ныне превратились, раздробясь, в самостоятельные силы, пускай и напичканные агентурой старых хозяев. Однако надменные приказы из-за океана остались в прошлом, настала пора отчужденности, тонких интриг, теневых комбинаций и в лучшем случае − временных договоренностей. Устремления Хабибуллы и его сподвижников явно пытались использовать с дальним прицелом, исподволь подогревая их. Абу был лишь одним из элементов многоступенчатого плана неведомой ему операции.
Игра вырисовывалась долгой и опасной. Предстояло решить, что следует докладывать Дику, а что опустить в отчете. Например, интерес Хабибуллы к управлению летательными средствами извне. Стоит ли говорить об этом? Такой вопрос раскрывает для него, агента, суть его миссии. А понравится ли осведомленность Абу начальству?
С другой стороны, его контакт могли фиксировать со стороны, и понравится ли начальству лукавство Абу, умолчи он об интересах Хабибуллы?
Ему придется быть откровенным. Он выбрал ту сторону, на которой теперь поневоле придется добросовестно и взвешенно играть. Ему чужды его хозяева, но разве ему близок Хабибулла? И для тех, и для других − он всего лишь инструмент. И его задача − стать инструментом не одноразового, а долгого и ценного использования. Иного уже не дано.
Капкан захлопнулся.
МАКСИМ ТРОФИМОВ
Возможно, я неверно повел себя с этим господином Уитни, проявив непочтение и заносчивость, к чему он явно не привык. Тон и замашки у него были явно диктаторскими, и уж не знаю, как он обходился со своими подчиненными, но в своей семье спуску, чувствуется, не давал никому. Суровый дядя. Лет пятидесяти, но моложавый, крепкий, с жестким волевым лицом, чьи черты, однако не были грубы, а весьма аристократичны, и − проницательными, недружелюбными глазами. Их холодно изучающий взор давил, буквально пригвождая к месту. Вот я, наверное, и взъершился, интуитивно почувствовав себя, как жук под лупой.
После уничтожения мною коллекции клоунов, он просто кипел от негодования, и, дай ему волю, отправил бы меня на свалку вслед за ними, причем в таком же раздолбанном виде, однако мои неведомые покровители, вероятно, защищали меня своим авторитетом и всякого рода договоренностями.
Так или иначе, положение у меня было двусмысленным, я стеснялся не только Барбары и Нины, но даже прислуги, и сиднем сидел в комнате, отказавшись и от завтрака, и от обеда. Мысль о том, что мне придется усесться за один стол с мистером Уитни, отбивала всякий аппетит. Под его змеиным взором я бы подавился и собственным дыханием.
Создавшуюся патовую ситуацию разрешила великодушная Барбара. Явившись ко мне, она с обидой и недоумением спросила:
− Роланд, неужели тебе не нравится наша еда? Тогда скажи, что именно тебе приготовить…
В ее тоне было столько искреннего участия и заботы, что я безо всяких околичностей поведал ей обо всех своих переживаниях и, в частности, о страхе перед властительным дядей Генри.
Лицо ее просветлело.
− Глупости! – отрезала она. – Он отходчив, и вообще очень добр, не забивай себе голову всякими комплексами. К тому же он уехал в офис, а через час улетает по делам в Атланту. Так что марш на обед! А завтра утром Нина и Том везут тебя на рыбалку в Нью-Йорк.
Ах, Барбара, королева всех добрых фей!
После обеда она опять потащила меня по магазинам, затем мы навестили пару ее подруг, разглядывавших меня с тем интересом, с каким рассматривают экзотическую зверушку; я напился чаев всех сортов и отведал десяток пирожных; после настал вечер, проведенный мною у телевизора. А ранним утром приехал Том на широком, как корыто, кабриолете, сверкающим перламутровой краской, и мы покатили в Нью-Йорк.
Нина просила своего дружка проехать через Манхэттен, дабы показать мне его блистательные небоскребы, но тот ответил, что это лишний крюк, экскурсия туда – мои личные проблемы, а если в назначенный час мы не подоспеем к причалу, судно уйдет, и вот уж тогда нагуляться по Нью-Йорку с удочками наперевес сможем власть.
Кстати, с упомянутыми удочками, сачками, всякого рода ластами и подводными ружьями я жался на заднем сиденье, глядя на стриженый уверенный затылок Тома и схваченные в тугой пучок гладкие и чистые волосы украденной им моей возлюбленной, чья ладонь, кстати, лежала на его крепком, черт побери, колене!
− У тебя мало бензина, − сказала ему Нина еще в самом начале пути.
− До Нью-Джерси дотянем, а там он дешевле, − прозвучал ответ.
Бензин в Нью-Джерси обманул его ожидания, оказавшись, напротив, дороже, правда, в среднем на десять центов, но Тома данный факт нешуточно удручил, и, вставляя шланг обратно в колонку, он предварительно долбанул по ней заправочным пистолетом, нецензурно посетовав на жадность нефтяных спекулянтов.
Этот парень, похоже, крайне болезненно расставался с деньгами.
Накануне Барбара дала мне конверт с тысячей долларов, − как она пояснила, присланных мне моими шефами. С собой я взял пару сотен, и теперь, припомнив о них, одну сотню протянул Тому, сказав, что это, мол, мой взнос на общие расходы.
Сунув купюру в карман, он, перекатывая за щекой жвачку, удовлетворенно кивнул, и настроение его сразу же и ощутимо приподнялось.
